Мой бывший бывший

Продавщицы же ужасно умиляются на мужественного папу, который выносит уже четвертый магазин, наблюдая, как Маруська веселым вихрем носится между вешалок и тыкает пальчиком в те шмотки, что ей понравились — а хитрыеконсультантки тут же притаскивают «шарфик к курточке», «брошку к шарфику», «джинсы к брошке».

Чеки продавщицы складывают мне в ладошки — они уверены, что я тут за все отвечаю, как всякая мать семейства, хотя мое дело — только тихонько подвывать голодным и отчаявшимся привидением. Чеки я не смотрю и тихо прячу в сумочку. Потом ужаснусь. Сейчас меня, наверное, точно инфаркт хватит.

— Да брось ты, — лениво фырчит Ветров, — это всего лишь тряпки. Или у тебя шкафа подходящего нет? Так можем прямо сегодня и заказать. С доставкой. Из Икеи или из более приличной конторы?

— Ты совершенно точно выжил из ума, раз пытаешься столь изощренным способом разориться, — уверенно замечаю я. Нет, ну я же видела те чеки… Мельком!

Вы вообще представляете, во сколько может вылиться полная смена гардероба для девочки семи лет?

А если одежда покупается не в магазине эконом-класса?

Нет, я понимаю, он зрелый и состоявшийся, и уж точно последнюю корочку без соли завтра доедать не будет, но так нельзя же…

— Как ты меня недооцениваешь, дорогая.

Тон у Ветрова благодушный, сам он сидит, расслабленно развалившись на диванчике напротив примерочной, ждет явления оттуда Маруськи. Галстук развязан, валяется где-то рядом. Морда лица у него такая довольная, будто он все детство проходил в резиновых сапогах, покупал себе новую рубашку один раз в год и тот на день рождения — а сейчас отрывается за все годы этих суровых лишений.

Я сижу на самом краешке того же дивана. На самом деле я хотела постоять, но потом поняла, что это как-то уж совсем уязвимо, да и ноги уже подустали от каблуков.

Мне надо бы остановить весь этот цирк, но счастливые глаза Маруськи — это самое совершенное оружие на свете.

И то, как она между магазинами шла с Ветровым за ручку, да еще и вприпрыжку…

Боже, я даже не ревновала к нему Маруську. Я смертельно за неё радовалась…

Я понятия не имею, что шибанет Ветрову в голову дальше и насколько надолго его так хватит, но сейчас — он будто мартовский кот, накачавшийся валерьянкой. Флегматичный, довольный…

Из примерочной таки вылезает Маруська. Она уже сменила джинсы — к курточке — и теперь вертится перед нами счастливой юлой.

— Мамочка, папочка, я самая красивая?

Господи, эти сияющие глаза… Я душу дьяволу могу продать ради них, а Ветрову — могу даже скостить пару грехов из его списка. Самых простеньких. Но даже это — великая уступка с моей стороны.

— Ты у меня самая лучшая, бусинка, — вздыхаю я, и Маруська падает между мной и Яром, попеременно прибиваясь лбом то к моему плечу, то к папиному… Да, к папиному. Я все-таки пытаюсь именовать Ветрова в уме именно папой моей дочери. Надо! Раз уж не удержала тайну в своих руках… Хотя… Может, так и лучше?

По крайней мере этот день, когда моя дочь чувствует себя принцессой, не иначе, он ей все-таки устроил.

Моя паранойя тихонько повякивает и требует немедленно найти подвох. А лучше — два. Ну, я же знаю, что Ветров врет — как дышит. Что ему отыграть вот этого расслабленного типа. Сколько он со мной влюбленным прикидывался? Чтоб потом молча уйти и даже не позвонить после этого ни разу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но он так мягко смотрит на Маруську, так осторожно, даже в чем-то несмело гладит её по плечику… Мне даже говорить ничего не хочется, чтобы нечаянно не спугнуть…

Может, у него кризис среднего возраста? Смысла, там, в жизни не хватает?

Ох, нет, это как-то слишком просто и не очень убедительно… Ну, по-крайней мере мне не верится.

А говорить и спугивать все равно не хочется…

— Курточку берете? — высовывается из-за вешалки бдительная продавщица.

— Все берем, — невозмутимо откликается Ветров, — и джинсы, и футболку, и что там мы еще вас просили на кассу отнести?

В глазах девушки явственно отражается премия за хорошие продажи, которую она в этом месяце гарантированно получит…

А вот ликующего писка со стороны Маруськи я почему-то не слышу. Она вроде только что вертелась перед нами, неужели совсем не рада? Голос потеряла от стольких восторгов?

Я оглядываюсь на дочь, и вдруг понимаю, что она натурально вырубается на плече Ветрова.

Если смотреть правде в глаза — за окошком уже даже смеркается… Наш маленький Энерджайзер разрядился мгновенно, окончательно вымотанный таким количеством ярких эмоций.

Ну и… Что с этим делать вообще? Сразу скажу — будить жалко!

— Яр, — от того, что я произношу его имя шепотом, Ветров как-то странно дергается, а его взгляд, острый, как опасная бритва, вообще непонятно как не оставляет на моей щеке глубокий порез. — Тише, — я указываю ему взглядом на Маруську. Нет, её можно разбудить и…