Малая, кажется… Все остальное порабощено её цинизмом, обидой и личной вендеттой, которая полагается мне совершенно законно.
На самом деле Вика очень четко понимала, куда ей бить этим своим приговором.
Я хочу вернуть семью, нашу с ней семью, в которой она бы была моей на все сто процентов. Возможно, не сразу, возможно, медленно, так будет даже лучше, но то, что предлагает мне Вика, ничего этого не предполагает.
Никакого совместного будущего, ни близости к дочери, ни времени с ней, чтобы наверстать упущенное, и возможно — пойти дальше и подумать об еще одном ребенке.
Две недели. Две недели и час-два в день. Нет никаких гарантий, что “каждый день”. Обязательства? Какие обязательства?
Попробуй демо-версию любимой женщины, полная же версия достанется кому-нибудь другому. Она так хочет.
И впиться в ее кожу пальцами хочется так, чтобы проткнуть её насквозь.
— Так что ты там говорил про вывернуться наизнанку ради нас с тобой? — снисходительно фыркает Вика и в который раз выворачивается из моей хватки. — Мы с тобой возможны только в таком варианте, Ветров. Выворачивайся.
Она шагает обратно на кухню, оставляя белую чашку из-под кофе на широком подоконнике.
— Куда ты? — эти слова вырываются из моего рта по инерции, у самого меня слишком звенит в голове, чтобы я сделал это по-настоящему осознанно. Скорее я пытаюсь задержать её и выиграть себе хоть пару секунд для попытки маневра.
— В душ, — хладнокровно и кратко проговаривает Викки, — я тебе все сказала, ты обдумывай. Полотенца лежат там же?
— Я ничего не менял с этим, — устало откликаюсь я и потираю гудящие виски.
Честно говоря, меньше всего я ожидал, что наш с ней разговор зайдет именно в эту точку. В моей версии событий было гораздо меньше циничного.
Она ушла, но я все равно продолжаю слышать её шаги по квартире, даже стоя спиной к двери лоджии. Будто все мое существо превратилось в слух, а сам я — в ягуара, что затаился на дереве и слушает, как шуршит сухая трава под копытами его вожделенной антилопы.
Она уходит в одну из комнат и возвращается оттуда через пять минут с запасным полотенцем, хранящимся в одном из шкафов. Действительно по-прежнему помнит здесь все, будто и не уезжала отсюда восемь лет назад.
Дверь в ванную закрывается с негромким, но очень четким звуком.
Секунда, две, три...
Щелчка защелки я все еще не слышу.
Такая красноречивая возможность, оставленная мне с хладнокровным подтекстом…
Я выдерживаю наедине с этими мыслями ровно шесть минут. Потом — по пути стягиваю с себя свитер и сам возвращаюсь в квартиру.
За эти шесть минут Вика успела раздеться и спрятаться за мутноватой дверцей душевой кабины. И почему я не распорядился сделать её прозрачной, а? Хотя и так едва хватило сил, чтобы раздеться до конца, а не нырять к ней как есть — в джинсах и носках.
— Ты принял верное решение, или я могу тебя стукнуть? — мягко тянет Викки, когда мои ладони жадно размазывают по её плоскому животику струйки сбегающей по светлой коже воды.
— Можно подумать, ты оставила мне выбор, — это выходит практически бессильным стоном, — у меня не такое положение, чтобы я ставил тебе условия.
— Верно, — она кивает, разворачивается ко мне, вновь впиваясь в мое лицо прямым взглядом своих ехидных глаз, — или по-моему, или никак.
— По-твоему, — киваю я, отсчитывая последние секунды до того, как ей станет не до болтовни, — хотя одно условие я тебе все-таки поставлю.
У неё в глазах что-то вспыхивает, недовольное, она уже открывает рот, чтобы выписать мне ссыльный приговор, но я все-таки успеваю вклиниться.
— Ты переезжаешь сюда и принимаешь и последнюю часть моего соглашения, — в этой части плана я не намерен допускать её аппеляции, — я съеду в течении двух дней. Помогу переехать вам. Этот район лучше, и не спорь с этим.
Она закусывает губу, вглядываясь в меня и пытаясь считать подвох.
— Ну, если ты хочешь только это… — Вика тянет эту фразу, явно уступая. Что ж, уже неплохо. Все, можно не отвлекаться. Можно нападать. Я уже давно присмотрел на её голом плече отличное место, на котором можно оставить засос.
Вика же впивается в мою спину когтями, с тихим стоном предвкушения прочерчивая по лопаткам первые красные дорожки. Что ж, если она хочет моей крови вот так — я с удовольствием подставлю шею.
Две недели.
Что ж, хотя бы они у меня есть. Могло быть хуже. А с этим мы еще попробуем поработать.
— Эдуард Александрович, если я скажу, что вы сошли с ума, вы отмените мое назначение?
Вообще-то вызов на ковер к большому боссу я всегда представляла с точностью до наоборот. Он — уже решил меня уволить, я — пытаюсь добиться, чтобы он этого не делал.
Только сейчас я в этом кабинете нахожусь не потому, что провинилась. Наоборот — отличилась. Еще бы понять чем! Что я такого сделала, что взяла и заслужила это повышение?
Кто будет отговаривать своего начальника от того, чтобы тебя взяли и повысили, скажите? Я?
Ну, ладно, я не так уж и всерьез это сейчас делаю. Просто как-то немного неловко. В моем понимании проработать для такого назначения нужно было два-три года, а я тут… Месяц.