Мой бывший бывший-2

Своим мыслям ухмыляюсь невозмутимо. Наблюдать за попытками Николая добиться от меня реакции — даже забавно, только беспокойство одолевает меня сильнее.

Девочек все еще нет.

Интересно — сколько времени потребуется Викки для разговора с Машуткой? И вернется ли она после этого разговора сюда, или сразу, избегая моей компании, уйдет по своим делам? Я, конечно, догоню — я уже успел разнюхать, в какой леваде назначено Машуткино первое занятие, но все равно… Хочется, чтобы расклад был иным. Все и так пошло через одно место, потому что я все-таки надеялся, что дочь не будет от меня бегать. Может быть — надуется, отвернется, спрячется за маму, но такой побег я предполагал в последнюю очередь.

Черт!

Только бы не сделать еще хуже. Как показывает практика — в этом направлении дно не достигается никогда. Хуже можно делать абсолютно всегда.

У нас с Николаем что-то вроде патовой ситуации, когда оба мы стоим и ждем, не двигаясь с места.

— А наездник из тебя кстати паршивый, — вскользь, но уже точно доведенный до ручки моим игнором, роняет Ольшанский, — может, на девочку тебе и удалось произвести впечатление, но только потому, что она не разбирается.

Я кошусь на него и насмешливо улыбаюсь. Ладно, твоя взяла, Николай Андреевич, поговорим. Сделаем вид, что я повелся на этот дешевый развод.

— Значит, ты разбираешься? — фыркаю я, сбивая с локтя приземлившуюся на него пылинку. — И конечно же, в седле ты держишься лучше?

— Лучше тебя держаться не сложно, — Ольшанский как мальчишка, тут же закусывает удила. Боже, как ему не терпится со мной помериться хоть чем-нибудь, аж смешно. Да, достал я тут не только Вику. И это ведь Ник еще не знает ни о чем. Ни о поцелуях у Викиного подъезда, ни о моих методах ведения переговоров. Знал бы — уже бы, поди, от бешенства собственную челюсть проглотил.

Я закатываю глаза, красноречиво и без слов обозначая, что брехать каждый может, а ты пойди и оседлай Милорда, этого манерного стервеца, которого я с утра окучивал, налаживая хоть какой-то контакт. Чтобы не просто сесть и кружок проехаться по леваде, а поработать в нормальном режиме.

Да — конь был вполне коммуникабельный. Но под незнакомыми наездниками начинал заплетаться в уже знакомых конечностях, поэтому мы и знакомились — и между собой, и с ногами Милорда, оба сразу и в торопливом порядке, но все вышло неплохо.

Еще бы знать — понравилось ли Машутке наше с Милордом выступления. Мне показалось, что даже очень…

— Может, поспорим, раз уж ты так в себе уверен? — Ольшанский никак не может уняться — впрочем, оно и понятно. Я тоже никуда со своего места испаряться не спешу. — Это, конечно, не равно тому, чтоб дать тебе по морде, но мне все равно очень хочется поставить тебя на место.

Такое ощущение, что ты до этого дорос, Ник.

Я склоняю голову набок, разглядывая своего противника. Судя по глазам — он что-то задумал. Я был бы очень в нем разочарован, если бы этого предвкушения не было. В конце концов, когда соперник не может продумать линию своего поведения хоть на пару шагов вперед — играть с ним становится неимоверно скучно.

— Ну, и на что мы спорим? — скучающе уточняю я. Так, будто я по-настоящему заглотил его наживку.

— Если я выиграю — ты к черту свалишь из «Артемиса», — у Николая в глазах полыхают костры, и я даже знаю для кого их развел, — прямо сегодня. В течении часа.

— Встреча с Такахедой завтра, — напоминаю я ехидно, — и мне, как и тебе, уже отлучаться отсюда нельзя.

— Значит, запрись у себя и не вылезай на божий свет, — Ольшанский спохватывается быстро, — чтобы не портить настроение ни Вике, ни Маше, ни мне.

— А если я выиграю, то ты запрешься? — насмешливо парирую я, прищуриваясь. У Ника дергается край рта. Кажется, он в своем выигрыше совершенно не сомневается, но все-таки на такую ставку не согласен.

— Это не одно и то же, — вполне ожидаемо взбрыкивает Ольшанский, — со мной приехала Вика.

— Так что, оставишь мне этот плацдарм, если налажаешь? — ухмыляюсь я, а сам краешком глаза замечаю Вику, все-таки выходящую из дальней конюшни. И Машутка с ней. Так, надо бы ускориться в уламывании этого ишака.

— Облезешь, — Ник оказывается не настолько азартен, хотя я не всереьз предлагал именно эту ставку. Даже больше, если б он согласился бросить Викки ради собственных дешевых понтов — я бы сам ему по морде дал, да как-нибудь потравматичнее, чтобы довелось насладиться хрустом переломанных носовых хрящей, — придумай что-нибудь свое и пооригинальнее, ковбой.

Его презрительные интонации меня не трогают абсолютно, равно как и его — мой оценивающий взгляд. Свое, значит? Пооригинальнее?

Да можно сказать, за душой Ольшанского и нет ничего такого, что могло бы меня заинтересовать, кроме той, которую лично я никогда в заклад не поставлю. Хотя…

— Я придумаю попозже, — хмыкаю я, не выдавая никак выражением лица, что наметки-то у меня на возможный выигрыш имеются, а затем склоняю голову к плечу, — в чем же ты думаешь, что лучше меня, а, Ник?

Во всем — об этом мне сообщают самоуверенные глаза Ольшанского.