Мой адрес - Советский Союз! Том второй

Сегодня весь Мадрид на бокс идёт

Билеты на финал с трудом добыты…

Евтушенко замолкает, недовольно морщится:

— Ерунда какая-то, пошлятина… На свежую голову надо сочинять.

— Там, кстати, Рождественский был, он тоже про чемпионат стихи сочинил, там же перед нашей сборной и зачитывал, — вставляю я свои пять копеек.

— Да, он говорил что-то про поездку, — снова морщится Евтушенко. — Давайте выпьем за наших советских спортсменов!

Я сделал небольшой глоток, понимая, что после полграфина водки с меня хватит. Вадим и девчонки тоже не налегали — наших подруг поили шампанским. Собственно, серьёзно пили только Евтушенко и Вознесенский. Судя по блестевшим глазам и слегка заплетающимся языкам, они и до нашего появления успели как следует набраться.

— И всё-таки твои стихи дрянь, — вдруг заявил Евтушенко, глянув на меня исподлобья.

Он допил коньяк и посмотрел на меня мутноватым взглядом.

— Музыка — во! — Он поднял вверх большой палец. — А стихи дрянь…

Я хоть и выпил не так много, вдруг почувствовал пьяную злость. Захотелось врезать поэту со всей дури, но не кулаком — это слишком банально — а словом. И лучше рифмованным. Сам не знаю, как это случилось, но вдруг обнаружил себя с чувством декламирующим стихотворение Александра Башлачёва «Некому берёзу заломати»:

Уберите медные трубы!Натяните струны стальные!А не то сломаете зубыОб широты наши смурные.Искры самых искренних песенПолетят как пепел на плесень.Вы все между ложкой и ложью,А мы все между волком и вошью.Время на другой параллелиСквозняками рвётся сквозь щели.Ледяные чёрные дыры.Ставни параллельного мира.Через пень колоду сдавалиДа окно решёткой крестили. Вы для нас подковы ковали.Мы большую цену платили.Вы снимали с дерева стружку.Мы пускали корни по новой.Вы швыряли меди полушкуМимо нашей шапки терновой.А наши беды вам и не снились.Наши думы вам не икнулись.Вы б, наверное, подавились.Мы же — ничего, облизнулись.Лишь печаль-тоска облакамиНад седой лесною страною.Города цветут синякамиДа деревни — сыпью чумною.Кругом — бездорожья, траншеи.Что, к реке торопимся, братцы?Стопудовый камень на шее.Рановато, парни, купаться!Хороша студёна водица,Да глубокий омут таится -Не напиться нам, не умыться,Не продрать колтун на ресницах.Вот тебе обратно тропинка И петляй в родную землянку.А крестины там, иль поминки -Все одно — там пьянка-гулянка.Если забредёт кто нездешний. Поразится живности бедной.Нашей редкой силе сердешнойДа дури нашей злой-заповедной.Выкатим кадушку капусты. Выпечем ватрушку без теста.Что, снаружи всё еще пусто?А внутри по-прежнему тесно...Вот тебе медовая брага,Ягодка-злодейка-отрава.Вот тебе, приятель, и Прага.Вот тебе, дружок, и Варшава.Вот и посмеемся простуженно,А об чем смеяться — неважно.Если по утрам очень скучно,То по вечерам очень страшно.Всемером ютимся на стуле,Всем миром на нары-полати.Спи, дитя мое, люли-люли!Некому березу заломати.

Когда я закончил, чуть слышно прошептав последние строки, в помещении ещё с полминуты царила тишина.

— Сильно, — нарушил молчание Евтушенко, вертя в пальцах ножку пустого бокала. — Из свежего?

— Можно и так сказать, — пробормотал я.

М-да, вот же подставился, мелькнула мысль. Возможно, сейчас, упомянув Прагу и Варшаву, подписал себе приговор, и теперь мне не то что партбилета не видать, но и из комсомола могут турнуть за милую душу. А то ещё и из сборной.