Могильник

И Джонни объяснил, что он боится не их, кто бы они ни были, потому что они дружелюбны, а боится он, что будет, если дядя Эб и тетя Эм обнаружат его самовольную отлучку. Тогда его стали расспрашивать о дяде Эбе и тете Эм, и он постарался объяснить, но его не понимали; кажется, там сочли, что он говорит о правительстве. Он еще раз стал объяснять, но было совершенно очевидно, что его так и не поняли.

В конце концов он со всей вежливостью, чтобы не обидеть их, сказал, что должен распрощаться, и, так как пробыл он здесь куда дольше, чем собирался, бегом пустился в обратный путь.

Он незаметно прошмыгнул в дом и лег, и все сошло спокойно, однако утром тетя Эм обнаружила у него в кармане спички и прочла ему лекцию об опасности пожаров, подкрепив ее так убедительно, что Джонни, несмотря на все старания держаться мужчиной, судорожно дергался и орал от боли.

Весь день он возился с прополкой, а перед заходом солнца отправился загонять коров.

Чтобы наведаться на участок, где росла ежевика, ему не пришлась отклоняться в сторону, потому что коров надо было искать в этом направлении, но он хорошо знал, что, не будь их здесь, он свернул бы с дороги, так как весь день помнил о встреченном в этом месте дружелюбии.

Было еще светло, едва начинало смеркаться, и теперь он мог окончательно убедиться, что штуковина, чем бы она там ни являлась, определенно не живая, а просто здоровенный кусок металла, напоминающий по форме две глубокие тарелки, положенные одна на другую так, что края их в месте соединения образовали выступ. Похоже было, что она давно уже валяется без присмотра: металл потемнел, как бывает, когда какую-нибудь технику надолго бросят под открытым небом.

Своей тяжестью штуковина придавила кусты ежевики, и позади футов двадцать почвы было глубоко перепахано. Джонни посмотрел туда, где этот след обрывался, и увидел, что у росшего там высокого, тополя сломана верхушка.

Как и накануне, штуковина проявила по отношению к Джонни чувства дружбы и товарищества, хотя этого последнего слова он до сих пор вообще не знал — в школьных учебниках оно отсутствовало. Штуковина сказала:

— Можешь теперь немножко взглянуть на нас. Только сразу же отвернись. Долго пока смотреть не надо. Просто глянь разок и отведи глаза. Привыкать к нам тебе следует постепенно.

— Где вы? — спросил Джонни.

— Да здесь же, — сказали они.

— Внутри? — спросил Джонни.

— Да, внутри, — сказали они.

— В таком случае я не могу вас видеть. Я не вижу сквозь мегалл.

— Он не видит сквозь металл, — сказал один из них.

— Он не видит, когда нет света, — сказал другой.

— Значит, он и нас не может видеть, — сказали оба вместе.

— А вы выйдите оттуда, — сказал Джонни.

— Мы не можем выйти. Мы умерли бы, если б вышли.

— Значит, я никогда вас не увижу.

— Никогда не увидишь, Джонни.

Ему стало ужасно тоскливо от того, что он никогда не увидит этих своих друзей.

— Мы не понимаем, кто ты, — сказали они. — Расскажи нам о себе.

И, откликаясь на их доброту и дружелюбие, он рассказал им, кто он и как он осиротел, и как его взяли к себе дядя Эб и тетя Эм, которые на самом деле вовсе не тетя и дядя ему. Он не говорил, какие ему приходится сносить унижения, как его секут и мучают, и отправляют без ужина спать, но все это без слов стало ясно его новым друзьям, и теперь они преисполнились к нему больше, чем дружелюбием, больше, чем чувством товарищества. Теперь от них исходило сострадание и нечто являвшееся у них эквивалентом материнской любви.

— Оказывается, он еще ребенок, — сказали они друг другу.

Они как будто обняли Джонни и крепко прижали его к себе, а он, сам того не сознавая, опустился на колени и, протянув руки к лежавшему среди сломанных кустов предмету, выплакал все, что наболело у него на душе, как если бы действительно касался чего-то живого и теплого, приносящего утешение, которого ему всегда не хватало и которое он сейчас наконец обрел. И хотя просить он не осмелился, ему ответили на его невысказанную мольбу:

— Нет, Джонни, мы тебя не покинем. Мы не можем покинуть тебя, Джонни.

— Обещаете? — спросил он.

На сей раз ответ прозвучал печально:

— Обещания не нужны. Наша машина сломалась, и починить ее мы не в силах. Один из нас умирает, и второй тоже вскоре последует за ним.

Джонни показалось, что этого он не вынесет: найти двух друзей и тут же их потерять!

— Джонни! — позвали они.

— Да? — сдерживая слезы, откликнулся Джонни.

— Хочешь с нами меняться?

— Меняться?

— Ну, в знак дружбы. Ты даешь нам что-нибудь, и мы тебе что-нибудь даем.

— Но, — сказал Джонни, — но у меня ничего… — И сразу же вспомнил о своем перочинном ноже. Не бог весть какая ценность, с этим сломанным лезвием, но это все, что у него есть.

— Вот и славно, — сказали они. — Как раз то, что нужно. Положи его на землю, рядом с машиной.

Он вынул нож из кармана и положил его возле машины. И хотя он очень старался уследить за тем, что произойдет, но произошло все так быстро, что он ничего не успел заметить. Просто нож исчез, а на его месте появилось что-то другое.

— Спасибо, Джонни, — услышал он. — С твоей стороны было очень мило пойти на этот обмен.