Могила Таме-Тунга

Однажды ночью раздался страшный грохот. Обрушились скалы и здания. Реки вышли из берегов, затопили долину. В нескольких местах земля треснула, словно высушенный на солнце плод, и глубокие пропасти поглотили людей и их жилища.

Это пробудился от сна вулкан Лооб.

Оставшиеся в живых лакори искали спасения в скалах и на вершинах деревьев.

Пробудившийся вулкан разрушил горную цепь, отделявшую долину Золотого Дракона от долины Злых Чаков.

Чудовища, населявшие эту отрезанную от мира местность, устремились в долину Золотого Дракона.

Оставшиеся в живых лакори бежали от них на новые места.

Долина Золотого Дракона опустела. В ней остались лишь хищные чаки и анаконды.

Так было.

Так надо помнить всегда.»

Француз умирал. Он полулежал, тяжело дыша, откинувшись на кожаные подушки. Его правая рука покоилась на плече подростка, сидевшего у его ног и с грустью глядевшего в глаза умирающего. Вокруг стояли верные друзья, встревоженные, убитые горем. Время от времени Ленда подносил ко рту умирающего какое-то пахучее питье, и тогда Пэйн делал облегченный глубокий вздох, открывал глаза. В его глазах снова загоралось изумленное восхищение красотой расстилавшейся перед ним Долины Изобилия, его второй родины.

— Ленда, старый мой друг, искусный врачеватель, — слабым голосом проговорил Пэйн. — Ты стараешься облегчить мои последние минуты. Спасибо тебе! Мне так легко дышится. Я чувствую, как за моей спиной вырастают крылья… Я сейчас полечу на них ввысь, к вашим предкам регари…

Француз глубоко вздохнул, попытался улыбнуться.

— Лакастра, мудрый вождь, достойный сын великого Макалуни. Я счастлив, что судьба свела меня с тобой и с твоим народом. Я многое записал, что слышал от вас, но это далеко не все. Это сделает твой сын Мартино, которому ты передал свое второе имя и ум. Не правда ли, mon garçon?[29] — Пэйн ласково погладил подростка по голове. — Он всегда был моим прилежным учеником. Но этого мало.

Когда вернется из мира желтоголовых Ингла, пошли Мартино и еще нескольких юношей учиться в Россию. Только там они узнают то, чего не знали мы — секрета сделать всех людей счастливыми…

Силы покидали француза. Он закрыл глаза. Ленда снова поднес питье. Веки Пэйна дрогнули, стали медленно приподниматься, но и когда они открылись совсем, не сразу зажглись мыслью глаза.

— Мсье Грасильяму, не надо кусать бороду. Мы с вами, как и Гароди, можем гордиться: жизнь свою прожили не напрасно. А вы, отважные мушкетеры — Руи, Антонио, Кано, Отега, Лоренцо — вы-то чего носы повесили? Выше головы, кавалеры!

За ваше давнишнее прошлое вас никто не может упрекнуть. Вы заслужили уважение тем, что охраняете эту невероятной ценности древнюю культуру лакори… лакори…

И снова погасли глаза, медленно закрылись веки, тело обмякло. Ленда хотел поднести питье, как вдруг Пэйн открыл глаза, приподнялся.

— О, как легко… Я улетаю… На Рильфу… — и вдруг с неожиданной силой начал декламировать:

О Франция, мой час настал: я умираю!
Возлюбленная мать, прощай: покину свет, —
Но имя я твое последним повторяю.
Любил ли… кто тебя… сильней… меня?.. О нет![30] 

— и умер, не закончив песни.

Лакастра и Жоан стояли на вершине потухшего вулкана Лооба. Перед ними расстилалась вытянутая с юго-запада на северо-восток овальная долина — Долина Регари, сверху походившая на гигантский стадион. В середине этого «стадиона» виднелся ослепительно белый шар, от которого на некотором расстоянии один за другим отходили три таких же ослепительно белых концентрических круга. От третьего, самого большого, сначала по долу, а затем по склону горы, убегала ровная параболическая линия. Это было искусственное сооружение, походившее на лыжный трамплин.

По другую сторону шара виднелся сверкающий ромб, а за ним вертикально поставленный цилиндр, увенчанный опрокинутым вниз острием конусом.

Весь этот «стадион» с геометрическими фигурами, резко выделявшимися на красной почве, был обрамлен темно-зеленой каймой кустарника.

— Значит, это и есть стартовая площадка межзвездных кораблей регари? — спросил Жоан. Лакастра кивнул головой.