— Для света — все, — отвечал Уолсингем. — Но если послушать слуг, то получается совсем другая история. История дикой молодой женщины, решившей «осчастливить» старика. А также история ребенка, родившегося через шесть месяцев после того, как молодая леди покинула дом Томаса Грэшема. А рождение его окружено глубокой тайной. Позднее же сэр Томас дал этому ребенку имя Генри Грэшем и признал его своим сыном. Но ни тогда, ни потом он ничего не сообщал о его матери, о ее происхождении или ее имени.
— Вы уверены в этом? — спросил Сесил.
— Конечно.
— Как же звали ту девушку?
— Леди Мэри Кейс.
Роберт Сесил побледнел. «Интересно, очень интересно», — подумал Уолсингем.
— Леди Мэри Кейс… это сестра леди Джейн Грей? — спросил Сесил едва слышно.
— Она самая, — подтвердил Уолсингем. — Сестра леди Джейн Грей, чья царственная кровь стала достаточным основанием для провозглашения ее королевой на девять дней неразборчивыми в средствах родичами, прежде чем ее свергла королева Мария, и Джейн казнили в итоге этой авантюры. В жилах леди Мэри Кейс течет кровь Тюдоров. Полагаю, Генри Грэшем получил имя Генрих не случайно.
— А зачем вы рассказали все это мне, сэр Фрэнсис? — спросил Роберт, изумленно глядя на собеседника.
«Потому, — подумал Уолсингем, — что порода — то, чего у тебя нет и не будет, и данное обстоятельство пугает тебя. Потому что мне пока неизвестно, действуешь ли ты в интересах своего отца, своих собственных, королевы, Лейстера, Эссекса, или же в интересах некоего еще неведомого мне лица. Я знаю одно: Генри Грэшем имеет некое отношение к твоим планам, а услышанные сведения заставят тебя его немножко больше опасаться, и при твоей молодости и неопытности ты скорее всего в чем-то выдашь себя».
Вслух он сказал:
— Я считаю, люди нашего положения должны доверять друг другу. Если бы вы все это узнали из других источников, вы могли бы заключить, что я утаил от вас эту информацию. Вы — восходящая звезда, и мне нужно ваше полное доверие.
— А сам Грэшем знает, кто была его мать и что он… дальний родственник королей?
— Вот это мне неизвестно. Но если он знает, это не удивит меня. Генри Грэшем — из тех людей, которые знают куда больше, чем говорят. Ему может быть известно куда больше, чем я мог бы полагать.
Уолсингем отметил про себя, что Сесил сделал упор на словах «дальний родственник». Уолсингем догадывался: сидящий напротив молодой человек уже не любит Грэшема из-за его внешней привлекательности и из-за независимости, которую Грэшему дает богатство. Только по способностям они были равны, и чувство превосходства Сесила основывалось на том, что Грэшем — незаконнорожденный. Теперь же Уолсингем лишил Роберта сомнительного преимущества, но вместе с тем, вероятно, заслужил малую толику его доверия.
— А… при дворе еще есть люди, знающие правду о его рождении? — спросил Роберт Сесил.
Вот оно! Уолсингем предвидел это. Его собеседник весь напрягся, ожидая ответа, очень для него важного.
— Возможно, — отвечал Уолсингем, сделав вид, будто немного подумал над вопросом. — Но если хотите знать о моих догадках, то я бы сказал: вряд ли.
Сесил явно почувствовал облегчение. Он простился и ушел настолько быстро, насколько позволяли светские приличия.
А Уолсингем остался наедине со своими размышлениями. Что ему удалось установить? Сесил явно вовлечен в какой-то заговор, в котором Грэшем рассматривается просто как фишка. Однако, чтобы Грэшем мог сыграть эту роль, нужно скрыть от влиятельных придворных правду о происхождении молодого человека — пусть недостаточно законном, зато очень высоком. Уолсингем был еще далек от разгадки, но он методично и жестко, как делал это всегда, шаг за шагом двигался к правильному решению. А что же Генри Грэшем? Уолсингем понимал: сегодня он уменьшил шансы Грэшема выстоять в жизненной борьбе, но ведь тот добровольно вошел в темный мир шпионского дела. Он или утонет, или выплывет, в зависимости от своих способностей и удачливости. Разве не то же самое пришлось делать в молодости и Уолсингему?
«Королевский купец» прибывал в Лондон, в Дептфорд. Между тем Генри Грэшем чувствовал себя так, как будто он снова оказался там, где его преследовала испанская галера. Он упрашивал капитана разрешить ему выйти в первую очередь и незаметно. Он знал: об открытом появлении в порту его и его спутников пойдут разговоры во всех лондонских тавернах. Грэшем постарался объяснить создавшуюся ситуацию Анне.
— Кто-то хотел убить меня на корабле Дрейка, но кто, я сам точно не знаю, — сказал он. — Насколько я понимаю, когда мы окажемся в Лондоне, тот, кто это затеял, повторит свою попытку, я не могу сейчас вернуться в свой дом, за ним наверняка следят. Также будут следить и за лондонским домом Джорджа. Поэтому нам следует тихо поселиться в какой-то гостинице, притом не в самой лучшей. Есть места, где люди останавливаются, когда не хотят быть узнанными.