Могила галеонов

У Грэшема упало сердце. Зато Сесил быстро пришел в себя. Он никак не ожидал прихода королевы, его даже потрясло ее появление, но теперь он снова овладел собой.

— Итак, — начал он, — вы отрицаете, что являлись испанским шпионом? И вы не посещали нечестивых и запрещенных здесь месс?

Грэшем отвечал медленно, обдумывая каждое слово. Сейчас решался вопрос его жизни и, что еще важнее, его чести.

— Я отрицаю, что был или являюсь испанским шпионом. Что касается месс, то я действительно посещал их три года, служа ее величеству и по указанию лорда Уолсингема. — «Но он уже не сможет подтвердить мои слова», — подумал Грэшема.

Сесил пришел в ярость:

— Посещали мессы, служа ее величеству?! Вы издеваетесь?! — Он поднял руку, намереваясь подать знак тюремщику продолжить пытку.

— Стойте! — приказала королева. — Пусть он говорит сейчас, пока боль не отуманила его разум.

— Да, на службе ее величеству, по приказу Уолсингема, — продолжал Грэшем. — Это началось лет в шестнадцать, когда я еще был бедным студентом. Мне предложили деньги, чтобы я встречался с одним священником и посещал его тайные мессы, объявив себя католиком.

— И вы продали душу за деньги? — с пафосом спросил Сесил.

— Нет, я не изменил своей вере. Я поступил так нарочно, играя роль испанского шпиона. Кроме того, мне самому это было интересно.

— И деньги, конечно, платили, — вставил Сесил с миной высокомерной добродетели. Его все-таки сильно смутил приход королевы, и он отчасти потерял самообладание. Он не знал, как ему следует себя вести.

— Те, кто получает богатство с рождения, считают его неотъемлемой частью жизни, — заметил Грэшем. — Но только те, кто знает, что такое жизнь без денег, понимают, что на свете есть и более важные вещи.

— Например? — вставил Сесил (он допустил первую ошибку).

— Например, интерес к жизни ради нее самой, особенно в юности. Например, честь. Например, любовь к своей стране, даже если еще не любишь никого из других людей. Например, стремление поступать по правде.

— И при этом вы стали испанским шпионом! — насмешливо ответил Сесил.

— Я только играл роль испанского шпиона. — Грэшему было все труднее говорить. Боль возросла. Особенно сильно почему-то болела левая рука, но надо было продолжать. — Уолсингем давал мне информацию, похожую на правду. Отчасти она и являлась правдивой, чтобы они мне поверили. А я передавал эти сведения испанским властям.

— Значит, вы имели доступ к испанскому двору? — недоверчиво проговорил Сесил.

— Нет, я общался только с одним придворным. Случилось так, что в Кембридже он узнал правду обо мне — что я не их шпион, а двойной агент. Его мне пришлось убить на Грантчестерских лугах, иначе он бы выдал меня своим хозяевам и провалил всю операцию. — Теперь к боли в руках и ногах добавился еще звон в ушах. В горле пересохло. Он не заметил, как тюремщик отошел за водой для него, тем неожиданнее была радость узника, когда тюремщик поднес к его губам кружку с драгоценной водой. Грэшем снова услышал, как кто-то открыл и закрыл дверь, но Сесил не обратил на это внимания. Он продолжал:

— Это вы так говорите! Но вы добились, чтобы вас включили в экспедицию Дрейка в Кадис. Так бы и поступил настоящий шпион.

— Меня именно хотели объявить шпионом. Мне подбросили католический молитвенник и подложное письмо, и сделали это вы, Сесил. Вы ведь не ведали, что Уолсингем решил тогда заслать меня в Испанию. Так что вы действовали от себя, ложно обвинив меня в измене. Вам было важно избавиться от человека, которого вы считали врагом, но еще важнее — чтобы я погиб на море, далеко отсюда. Мое имущество, как имущество изменника, к тому же не имеющего наследников, вы могли конфисковать в казну, купив таким образом расположение королевы. Да и вашего отца, пожалуй.

— Одни слова! Где у вас доказательства? — спросил Сесил.

— Доказательства? — переспросил Грэшем. — Кое-что у меня имеется. — Грэшем поморщился от боли. Он старался, по возможности, игнорировать ее — ему следовало продолжать защищаться. — Подложное письмо, о котором я говорил, находилось у некоего Роберта Ленга. Мне удалось получить его у него. Письмо написано по всем правилам, там даже имеется печать, совсем как настоящая… Но вот почерк… Я узнал руку вашего старшего клерка. Дрейк ведь не видел его почерка! Вы рассчитывали на это обстоятельство. Вы могли бы поручить подделку некоему Тому Филипсу, но тот запросил слишком дорого. Вы предпочли поручить это одному из ваших людей из экономии. Вы думали, Дрейк попадется на эту удочку, а письмо никогда не попадет в мои руки.

— Ваше величество! — Голос Сесила стал высоким, почти визгливым. — Ведь ясно же: этот человек — изменник!

На сей раз Елизавета обратилась к самому Генри Грэшему.