Но эта несчастная отбросит нам назад наши с вами сожаления. Она говорит: «Если есть одна душа в мире, которую хотят исключить из общества, то и я хочу быть исключена с нею. Если один человек идет в ад, то и я иду с ним, и если есть дело в этих низших областях, то и я иду туда, чтобы помогать вечному Отцу делать это дело». Как сожалеть такую особу, которая дает или, по крайней мере, вызывается дать столько сожаления другим? Она идет в ад, — доброволъно идет в это ужасное, безрадостное и безутешное место, для того только, чтобы облегчить участь одного несчастливца, если только такой несчастливец будет, то есть если не только божеское милосердие, но божеская справедливость снесут осуждение кого-нибудь на вечную муку. Это «если», конечно, и составляет главное условие храбрости, с которою благородная девушка вызывается идти в ад. По явным и несомненным для Суси Джонсон законам нового мышления, вечные мучения невозможны, ибо по системе этого нового мышления высшее правосудие должно оскорбиться одним предположением, что проступки, совершение которых занимало самое малое место во времени и пространстве, будут наказываемы вечною карою, не имеющею никаких пределов ни в пространстве, ни во времени. По новому мышлению спиритскому, вечный ад невозможен, и ад, как и рай, как и «царство небесное», внутрь нас есть. Отсюда девица Суси Джонсон не может быть запугана адом, как особенным местом мучений; потому что она не допускает такого ада в силу невозможности, с спиритской точки зрения, допустить предположения немилосердия и несправедливости со стороны Отца.
Журнал Киевской духовной академии основательно заметил реализм в богословстве спиритов, но статья этого журнала о спиритизме едва скользнула над этим замечанием и не показала интереснейших приемов, которые употребляет спиритизм, доказывая какое-нибудь из своих положений. Здесь обыкновенно смешивается и богословие, и реализм, и правда нравственная, и правда юридическая, и любовь, и милосердие.
Возьмем для примера ту же самую выходку великодушной девушки Суси Джонсон, обрекающей себя на вечный труд при жизни и сопутствие осужденному в ад после смерти, и сопоставим это с резолюциями, какие получались в кружках с. — петербургских философствующих спиритов по делу известной солдатки Дарьи Соколовой, которую прокурор суда обвинял, а глас народа и поныне обвиняет в убийстве семейства майора Ашмаренкова в Гусевом переулке.
Поступок Суси Джонсон с тех пор, как стал известен в Европе, не забыт никем, кто о нем слышал. Одним слова ее казались верхом дерзости, другим верхом великодушия и благородства, третьим крайним легкомыслием экзальтированной энтузиастки; но не забывал этих слов никто. Почему-то они пришлись очень памятны.
— Она очевидно не верит, что будет вечный ад, — говорили.
— Да, — отвечали за нее сторонники спириты, — она в это не верит.
— Но почему?
— Потому что вечный ад есть вечная несправедливость, а вечный Отец милостив и правосуден.
— Но он и строг.
— Но он и правосуден. Будете ли вы бичевать вашего сына всю его жизнь за то, что он, будучи взят вами в его детстве в гости в дом вашего приятеля и, раззлобясь, свалил с тумбы мраморные часы и искалечил ими подвернувшееся любимое дитя хозяина?
— Я накажу его.
— В течение какого времени вы будете его наказывать?
— В течение какого времени? Как вы это странно спрашиваете!
— Ну, однако: будете ли вы его наказывать, например, в течение десяти лет?
— Ну, еще что!.. Десяти лет!
— Ну, в течение года?
— Ну, и в течение года тоже очень странно!
— Ну, в течение месяца?
— Да что там месяца, — наказал бы просто, да и все тут.
— То есть наказали бы одновременно?
— Ну да… конечно… но строго.
— Но одновременно?
— Да, одновременно.
— Почему же это так?
— Что такое: почему это так?
— Почему одновременно? Почему вы его не наказывали бы в течение месяца, года или десяти лет?
— Как почему?
— Так просто: почему?
— Потому что это было бы несправедливо.
— Несправедливо!
— Да, несправедливо… По крайней мере, с моей точки зрения, несправедливо.
— И с моей несправедливо, — отвечает спирит, — но тогда позвольте же вас спросить, как же, «если мы зли суще», гнушаемся только долгим наказанием и считаем его несправедливым, то как же мы наглы и низки, допуская, что вечный Отец наш не возгнушается еще большею несправедливостию кары вечной за быстротечную злобу?
— Да, но вы, кажется, говорите ересь.
— Не знаю, как вам это угодно будет называть, — отвечает спирит.
— И потом… вы это смешали с таким будничным вопросом… мое дитя… в гостях… калечит хозяйского сына…
— Но разве чрез сравнение своих чувств к вашему ребенку вам не удобно подходить к постижению отеческих чувств вашего вечного Отца?
— Положим, но…
— Или вы, как материалист, находите, что ваше назначение только пожить на земле?
— Если я вам отвечу да?
— Мне останется пожалеть о том, что вы во многое еще не вникали.
— А если я отвечу нет?
— То я спрошу вас, разве вы не в гостях на земле?
— В известном смысле, разумеется… вы правы.