Надежно спрятанный со всеми своими пластичными прелестями за стеклом, манекен Салы наводил на размышление о более пылких телах, выставленных на продажу всего в нескольких минутах пешего хода оттуда. Как обмолвился Гордон Маккензи в своей довольно похотливой истории Мэрилебона, квартал, расположенный сразу к северо-востоку от Оксфорд-серкус, представлял собой мрачное отражение слащавых подношений, предлагаемых на Риджент-стрит: «Район Оксфорд-стрит имеет внутреннюю часть, которая в разное время была отмечена как убежище в высшей степени коммерциализированной проституции… Особый вклад в появление здесь омерзительного района с грязными улицами и темными лавочками внесли викторианцы… о его сомнительном характере свидетельствовали такие названия улиц XVIII века, как переулок Ночной Ямы или Ночлежки Хартсхорна»[113]. В опирающемся на материал мелодраматических романов Майкла Сэдлейра «Фанни у газовой лампы» (1940) и «Одинокий закат» (1947), действие которых происходит в этом месте, анализе Маккензи есть что-то от реализации невысказанных эротических желаний, однако это не умаляет роли таких описаний в формировании убедительного мифа, своеобразного антиромантического образа Оксфорд-стрит, которая вплоть до наших дней продолжает укреплять свою репутацию. Социальная деградация действительно никогда не происходила вдали от баррикад в виде магазинных витрин на юге, хотя ответственными за вопиющую бедность были швейные предприятия, временные и ненадежные, необходимые для того, чтобы на витрины попадали модные товары (а работали на них в основном евреи – выходцы из России). Усиление контрастов зафиксировал Чарльз Бут: