Модельер

Потом разворачивался, замечал, на что конкретно он только что облокачивался, и зарисовывал дерево. Растительность здесь находилась в состоянии медленной — слишком медленной, чтобы стать заметной для человеческого глаза, — войне с постоянно угасающей цивилизацией. Гибкие и немного неуклюжие, как туловище удава, стволы африканского орешника крушили здания и делали подкоп под ходовую часть брошенных автомобилей, безымянная трава нанизывала на себя асфальт и автомобильные покрышки, поднимала их в воздух, словно головы поверженных врагов на пики. Местные жители не замечали этой войны оттого, что художников у них тут не водилось, а фотоаппараты забредали только в руках туриста, а уезжали в руках уже, соответственно, расиста. Глядеть в прошлое здесь не учили. Здесь учили, что широкий взгляд порождает тягость на сердце, а с тягостью на сердце долго жить невозможно. Особенно в таких условиях. Если уж появилась она у тебя, если уж научился ты смотреть на мир чуть шире, пользоваться таким странным, иностранным словом, как «проблемы», будь добр грузить её на крылатую машину и увозить подальше. Твой дом теперь там — не тут.

Влад старался всё это изобразить и сокрушался оттого, что получалось примерно так, как получается, когда пытаешься зарисовать крокодила, сидя в его пузе по пояс в желудочном соке. Словно ясновидящая, которую напугало изображённое ей пророчество, бешено заштриховывал не получившиеся детали. Вырывал листы, комкал их и пихал в карман, потому как за выброшенными тут же бросалась ватага детей, и требовала потом за взятые в заложники клочки подачки. Влад предлагал им в качестве равноценной замены фантики от конфет.

— Почему ты не рисуешь лица? — любопытствовал Эдгар, который нет-нет, да урывал возможность заглянуть во владов блокнот.

— Не умаю. Мне кажется, через вещи можно понять гораздо больше.

— Ты имеешь с вещами куда больше дел, — пожал плечами Эдгар.

— Мне просто не нравится рисовать лица.

Влад вспомнил все лица, которые нарисовал. Досаду на лице Савелия. Разочарование Юли, когда она услышала, что он уезжает. Что-то сдержанное, но тоже не слишком приятное в отстранённой улыбке Рустама. Он не прикладывал к ним руку с карандашом — он прикладывал к ним своё поведение. Результат, чаще всего, не вызывал энтузиазма: хотелось тут же затереть ластиком, перерисовать, но это не тот случай, когда можно что-то поправить крошащейся резинкой. От укоряющих лиц и лиц, искажённых злобой, Влад мог только убегать.

Здесь, слава богу, таких не было. Здесь было легко, будто бы ты сам куст, тянущий ветви к теплу и солнцу, не взирая на то, что на пути к нему целые облака пыли, а листья твои постоянно обдирают, чтобы использовать в качестве туалетной бумаги.

* * *

Однажды во сне этот мир проник в мир, который составлял прошлое Влада. Влажный холодный город, как размякшая картонная погода, сломался под пальцами внезапно проснувшейся природы, а люди, вместо того, чтобы забивать метро и улицы тромбами своих тел, вышли на улицу гулять и опустошать склады продуктовых магазинов.

Свидетелем одного такого «опустошения» он стал наяву. Влад отдыхал в тени очередного гибрида умирающей цивилизации и постоянно нарождающейся природной мощи, когда к задней двери какого-то ресторанчика подкатил фургон, и выплюнул нескольких разбойничьего вида мужчин. Громко хохоча и переговариваясь на местном наречии, они вскрыли автогеном решётку. Добычей их стала палетка газированной воды, упаковка моющего средства и коробка с печеньем. Выскочивший из глубин магазина хозяин с ружьём наперевес (замотанным, кстати, скотчем — натурально!) застал только клубы пыли. Всё это напоминало игру, которая развивалась по одному из заранее продуманных сценариев.

Владу довелось поездить на бесплатных автобусах, которые лихо объезжали по переулкам и тротуарам пробки, а водители восседали за рулём с таким лицом, будто бороздят не африканскую республику, а вселенную: они лузгали семечки, сосали из бутылок газировку или пиво, на подбородке вечная корочка от соуса, который, очевидно, подают к еде где-нибудь в заведениях для водителей автобусов. Вперёд они смотрели очень редко: видно, знали все пробки наперёд, или имели возможность наблюдать их по хитрым приборам с многочисленными стрелочными индикаторами возле руля. Один раз Влад видел из окна раздавленного ребёнка, а водитель как будто бы не увидел: в зеркало заднего вида можно наблюдать, как он сосредоточенно курит.

Город менял очертания, становился деревнями и затерянными на краю саванны посёлками, куда Влад приезжал на тех же самых автобусах. Никогда не угадаешь, куда они на самом деле едут. Могли провести тебя три остановки и встать, а могли доставить так далеко, что Влад с лёгким трепетом понимал, что пешком обратно ему ни за что не вернуться.