По вечерам Эдгар, Моррис и ещё несколько человек (преимущественно, как ни странно, мужчины) устраивались в разрушенном доме смотреть телевизор. Они покупали пиво, орехи и сухофрукты, кое-кто-то из женского населения пёк пироги, и весь вечер Влад имел возможность наблюдать за работающими челюстями. То, что творилось на экране, поначалу не сильно его интересовало. Здесь, в Уганде, был один-единственный собственный телеканал, транслирующий «белые» телешоу двадцати-тридцатилетней давности. Можно было поймать вещание из соседних стран, особенно если подняться на второй этаж, высунуться в окно и чуть изменить положение антенны, но там, как правило, было всё то же самое, только показывало с помехами.
— Кто это смотрит? — спросил как-то Влад. Эдгар, пихнув в бок Морриса, который не отрывался от телевизора и от орешков, ответил:
— Эти ребята не любят масс-медиа. Теленовости здесь не прижились. Зачем чёрным передачи о собственной жизни? Да, Моррис?
Он толкнул товарища ещё раз, и Моррис коротко отозвался:
— Выйди на улицу. Увидишь новости. Зачем по телевизору?
— Вот так-то, — Эдгар вернулся к своему пирогу с абрикосами. — Смотреть сериалы и кино гораздо интереснее. Там жизнь не наша.
Он прекратил жевать, будто заметил на стене занимательное насекомое. Поправился:
— Не ихняя.
Только здесь, на широком диване и с бутылкой пива в руке, Эдгар был на короткой ноге со своими подопечными. Набив рот, они обсуждали что-то на недоступном Владу языке, смеялись и играли в перерывах и на скучных эпизодах в какую-то игру на пальцах. Всё остальное время он, как строгий и очень занятой отец, руководил своими детьми с высоты письменного стола в самой главной палатке.
Мало-помалу Влад тоже втянулся в бесконечно мельтешащие на экране сериалы и даже стал отличать их один от другого. Все они шли на английском, так что он почти ничего не понимал, но когда спрашивал, Мозес и остальные, перебивая друг друга, старались ему донести. Причём, если Мозес делал это на русском, то прочие — на английском, который звучал явно хуже того, что слышался с экрана.
Больше всего на этом континенте Влада радовали лица. Таких выразительных лиц он не видел ни в Питере, ни где-либо ещё (под «где-либо ещё» понималось шесть часов пребывания в Москве). Они были необычайно живыми, немного, если так будет корректно сказать, обезьянничающими, а морщины закладывались глубокими складками с детства. Он готов был пялится на эти лица целыми днями, а они, в свою очередь, пялились на него.
— Как же одежда? — спросил Эдгар.
— Я что сюда, на одежду смотреть приехал? — ответил Влад. — Какой, скажи мне, у чёрных может быть вкус?
Эдгар по своей привычке замахал руками. Однажды он заехал так Владу под нос, и теперь Влад, предчувствуя, когда грядёт очередная вспышка, отступал на безопасное расстояние.
— Очень даже! Очень даже! Ты видел тех щеголей на Киаддондо каждый вечер?
— Это исключение. Я говорю об основной массе. У вас… у них вкус только к громким логотипам, причём, обычно, в китайской обработке.
— Да-а, — протянул Эдгар. — Этого не отнять.