— Здесь нет таких, — сказал охранник. Видно, как ему хочется поскорее захлопнуть ворота. Будто опасался получить в грудь стрелу или метательный топорик. — А! Может из этих, как их, волонтёров?
— Точно.
Влада пустили внутрь. Картина ещё более унылая, чем снаружи. На тесном дворе стоял накрытая тентом большая чёрная машина и один мотоцикл. Бегали куры, чёрный мужичок, одетый как русский дворник, в оранжевую спецовку и протёртые на коленях джинсы, махал метлой, не особенно стараясь. На газоне высажено несколько ободранных кустовых роз. На окнах тяжёлые пыльные шторы, стёкла засижены мухами. Глядя на мутный их блеск, Влад выпятил губу: зачем здесь стёкла? Дороги-то рядом нет. Повесили бы москитки, да дело с концом. И только потом поймал себя на мысли, что думает как человек, проживший здесь некоторое время. Окна застекляют только в стоящих у проезжей части и шоссе домах, и это оправданно: они становятся грязными от пыли и бензиновых паров буквально за неделю. Чуть глубже, где основной транспорт — велосипеды и собственные ноги, окна нужны, чтобы в них, не тратя время на подъём по ступенькам на крыльцо, влезали дети.
У Влада складывалось впечатление, что он вернулся на родину. Как же удачно несколькими небрежными штрихами (в том, что штрихи были тщательными, Влад очень сильно сомневался) русские могут создать для себя знакомую атмосферу абсолютного неуюта! Впечатление, конечно, портит этот чёрный парень, и не только цветом кожи. При виде гостя он бросил метлу и широко улыбнулся.
К изумлению Влада, охранник провёл его мимо входа в здание прямо к дворнику. И сказал:
— Это к тебе.
Африканец ответил на достаточно хорошем русском:
— Ты новенький, брат? Я тебя раньше не видел.
— Эдгар… — только и смог вымолвить Влад.
— Ах, Эдгар. Ну, пойдём, пойдём, уверен, Эдгар тебя уже ждёт… спасибо, брат.
Последние слова адресовались охраннику. По лицу того было видно, что он думает о говорящих обезьянах. Он вяло покивал и удалился к себе в каморку, которую Влад сначала не заметил: похожую на деревенский туалет будку слева от ворот.
Они прошли через весь двор к небольшой дверке в противоположной стенке ограды, по обеим сторонам которой росли кусты сирени — очередной владов провожатый заботливо приподнял перед ним ветку, усыпанную увядшими цветами. Дверь открылась, и… они снова оказались снаружи. Только теперь по другую сторону посольства.
Здесь, посреди пустыря, высилась часть двухэтажного дома, когда-то жилого. Но те времена прошли — кочерыжку из бетонных блоков приспособили под хозяйственные нужды, застроив со всех сторон деревянными сараями, приладив сбоку внешнюю лестницу и укутав окна москитками. Вокруг стояли армейские палатки — Влад насчитал на скорую руку штук восемь; сновали люди. На пластиковом столе сервировали какую-то еду, над костром здесь же закипал чайник. Мотоциклы и велосипеды, выдвинув подножки, стояли тут и там: видно, люди в этом лагере были готовы в любой момент вскочить в седло. Между палатками виднелся старенький пикап: неизвестно, как он сюда забрался, во все стороны простирались последствия сноса здания, а дальше стояли обычные бедняцкие хибары (как уже понял Влад, бедняков в городе абсолютное большинство), собранные из чего попало, и стояли они так плотно, что между ними, казалось, нельзя просунуть даже кулак. Под ногами хрустел строительный мусор, пробивалась через него трава, жухлая, угрюмая, но с такой волей к жизни, что она, наверное, может прорасти даже на Марсе. Сновали туда-сюда какие-то мелкие птахи, присаживались передохнуть на козырьки палаток.
Улыбчивый негр отвёл Влада в одну из палаток, где за обширным письменным столом, забаррикадировавшись кипами бумаг и старым, отчаянно шумным ноутбуком, восседал Эдгар. Когда вошёл Влад, он поднялся, раскинув руки и спотыкаясь о многочисленные стулья, принялся пробираться к Владу.
— Вот и ты, мой юный исследователь! Как добрался? Встречались ли тебе в дороге какие-нибудь трудности? Что-нибудь, о чём следует знать волонтёрской организации?
Влад растерялся. От Эдгара пахло бумажной работой и пылью, в круглых очках, которые он нацепил на нос, владов знакомец походил не то на диктатора, не то на неряшливого поэта.
— Очень уж наглые у вас тут птицы… — сказал Влад. — Такие, знаешь, красненькие в жёлтую крапинку. Шныряют чуть ли не под ногами. И — я сам видел, как одна такая утащила у маленькой девочки корку хлеба.
Эдгар отмахнулся.
— Это ты ещё не видел обезьян!.. В любом случае, думаю, с птицами мы ничего сделать не сможем.
Он откинул полог палатки, сделал выразительный жест рукой.
— Вот отсюда мы несём миссию просвещения Африканскому континенту.
— Миссию?
Эдгар пожал плечами. За его спиной от налетевшего ветерка мешались и путались бумаги.
— Учим детишек. Лечим детишек. Учим докторов. Помогаем опытом и знаниями, одним словом.
— Я слышал о волонтёрах, которые ездят в глубины континента, чтобы помочь пигмеям. Ну, тем, что живут в шатрах и едят полусырое мясо.
Здесь, на поле, где он привык играть, Эдгар был сама строгость. Он упёр в бока руки и наклонился вперёд.