Модель

Впрочем, это не самый большой недостаток человека, во всяком случае, до тех пор, пока с ними обоими — и человеком, и его недостатками — не имеешь серьезных дел.

Так уж выходило, что Вова был таким ничтожеством, что даже недостатки у него были мелкими.

На очень большого дурака он явно не тянул.

Очень большой дурак — явление запоминающееся.

Вова был обычным человеческим мусором.

Он был никто; и вряд ли нужно ругать обезьян за то, что из них получились некоторые из нас.

Труд, конечно, создал человека.

Но, когда те, кто поумнее, окончили институты и сделали что-то для того, чтобы их труд стал разумным, Вова повертелся немного вокруг папаши-дальнобойщика, стал работать шофером.

Да и то сказать, время было такое, что всякий, кто ничего не мог большего — шел работать шофером или охранником. А люди, способные на что-то большое, чем охранять или возить чужое, люди, способные создавать свое — уже отличались от тех, кто так и остался в совке, в государстве пролетариев и «простых» людей.

А потом Вова пошел работать диспетчером в «Металл-Завод» — на работу, требующую образовательной школьной семилетки.

Тем самым то ли продолжив эволюцию от обезьяны, то ли — поселив сомнение в том, что трудиться нужно было всем обезьянам подряд.

Впрочем, вряд ли труд виновен в том, что из некоторых обезьян получились люди, на которых без слез не взглянешь.

А может, и взаправду — некоторым обезьянам лучше было бы за труд и не браться.

На этом этапе эволюции Вовины жизненные интересы кончились; и извиняться перед обезьянами за то, что из них получился он, он явно не собирался.

Жизнь Вова читал по складам, и потому думал, что жизнь — явление простое и понятное…

…Как-то раз я спросил своего друга, поэта Ивана Головатого:

— Ваня, ты Первый медицинский окончил, генетику изучал — скажи: почему из одних и тех же обезьян получились и умные, и глупые? — И Иван разъяснил мне:

— Обезьяны питались бананами.

Одни обезьяны чистили бананы, и из них получились умные люди, а другие обезьяны ели бананы с кожурой — из них и получились дураки.

Вова наверняка был потомком обезьян, евших бананы с кожурой.

Впрочем, вряд ли он интересовался подобными деталями своей эволюции…

…Я понимаю людей, не интересующихся историей, — слишком близка наша история того, как мы шли в тупик.

Или — в никуда.

Пути «в никуда» — всегда интересуют только мудрецов.

А мудрецы появляются только тогда, когда мировые запасы глупости истощаются.

Я понимаю большинство людей, не интересующихся политикой, — слишком далека политика в нашей стране от людей — тех, кого политика касается больше всего.

То, что касается людей больше всего, — всегда интересует только тех, кого меньше.

Я понимаю людей, не интересующихся литературой или наукой.

Я не понимаю людей, не интересующихся ничем.

И еще меньше я понимаю, отчего не интересующиеся ничем — всегда довольны собой.

Может, просто — дураки всегда в раю.

А может, еще проще: для дураков — существует отдельный рай.

Рай, которому они адекватны.

Только дураки думают, что мир таков, как они думают.

Дурака, понимающего, что он дурак, встретить так же трудно, как умного, думающего, что он умный.

Вова не думал о том, что доставшееся ему время — это время образованных людей.

Он думал, что доставшееся ему время — это время таких, как он…

…Вовина глупость отзывалась не то чтобы подлостью — пакостью.

Во всяком случае, ума понять, что ему досталась пусть глупая — умная обошла бы такого стороной — но красавица, ему не хватало. А красавицу нужно, кроме прочего, еще и одевать и обувать, давать деньги на косметику — на это ему тоже не хватало ума.

И Бау ходила в прошлогодних блузках, донашивая колготки, купленные еще мной.

Не то чтобы Вова не понимал ее желаний.

Он не понимал, что желания существуют.

Удел ничтожеств — уверенность в том, что все люди такие же, как они…

…Наша общая знакомая, ее одноклассница Ася, как-то встретив меня во дворе, сказала, улыбаясь по-женски ехидно:

— Встретила я Танькиного недавно — спросила его: «Ты в ней уверен? Она так часто отъезжает от дома…», а он отвечает: «В Таньке? Да она влюблена в меня как кошка!»

В качестве комментария к словам Аси, я пожал плечами — как выглядят влюбленные кошки, я не знал.

Но когда Ася спросила меня:

— Дядя Петя, почему она у тебя хуже всех одетая ходит? — Я промолчать уже не сумел, хотя и не признался в том, что мне не хотелось наряжать ее для другого мужчины:

— Не у меня, а у дерьма из Кубинки…

…Не более простого способа понять убогость мужчины, чем взглянуть на обувь его женщины.

Вову-из-Кубинки я практически не видел все последнее время; но того, что происходило с ней, мне было вполне достаточно для того, чтобы понять его убогость.

Вовин мир был ограничен доступностью его понимания, и потому он жил в несложном мире. Вова представлял себе только тот мир, который видел. А так как видел он не много, то, по его мнению, ничего стоящего за пределами работы в Кубинке и рыбалки на Можайском водохранилище не было.

Все, что было выше его понимания, для него попросту отсутствовало.

И он не выпускал и себя, и ее за пределы этого круга…