Моби Дик

— Навряд ли у тебя что-нибудь выйдет. Я и сам толком не знаю, что с ним такое приключилось, но он сидит взаперти у себя дома: болен, наверное, хоть на вид этого и не скажешь. Да нет, пожалуй, не болен, но и здоровым его не назовешь. Во всяком случае, он и меня-то не всегда хочет видеть, так что не думаю, чтобы ему захотелось встретиться с тобой. Он странный человек, наш капитан Ахав — так считают многие. Но ты не бойся, он тебе понравится. Он редко говорит, но уж когда говорит, то его стоит послушать, заметь это и помни. Ахав человек особенный: он и в колледжах побывал, и среди людоедов; он знает тайны поглубже, чем океанские глубины; а поражал острогой врагов, которые помогущественнее и позагадочнее, чем какой-то там кит! Да, это тебе не капитан Вилдад и не капитан Фалек, это Ахав, мой мальчик! Я его хорошо знаю, я много лет плавал у него помощником. Он, правда, никогда не был развеселым парнем, а возвращаясь из последнего рейса, совсем как бы лишился рассудка. Но ясно, что это случилось из-за невыносимой боли в кровоточащем обрубке. Вообще, с тех пор, как тот проклятый кит лишил его ноги, он постоянно угрюм — отчаянно угрюм — и временами впадает в ярость. Но все это пройдет. И раз навсегда запомни то, что я скажу тебе, юноша: лучше плавать с угрюмым, но хорошим капитаном, чем с веселым, но дурным. А теперь прощай и будь справедлив к капитану Ахаву. К тому же, мой мальчик, у него есть жена— вот уж три рейса, как они обвенчались, — красивая, добрая молодая женщина. И от этой женщины у него ребенок. Ну, посуди сам, может ли быть старый Ахав безнадежно дурным? Нет, нет, мой мальчик, он изломан, изувечен, но он настоящий человек!

Я уходил, погруженный в глубокую задумчивость. То, что случайно открылось мне о капитане Ахаве, наполнило меня неясной и мучительной болью. Я испытывал к нему симпатию и сочувствие, может быть, потому, что он был так жестоко искалечен. И в то же время он внушал мне страх. Но страх этот — я не в силах его описать — не был обычным

страхом; это было какое-то иное чувство, которое рождало не враждебность, а скорее какую-то неясную тревогу. Но по-степенно мысли мои потекли в других направлениях, и темный образ Ахава на время покинул мое воображение.

Глава двенадцатая Подпись Квикега

На следующее утро, приблизившись к «Пекоду», мы с Квикегом услышали вопль капитана Фалека, изумленного тем, что мой товарищ оказался чернокожим. Не покидая своего вигвама, он кричал, что не позволит людоеду ступить на палубу «Пекода». После недолгих пре-пирательств, в которых принял участие и капитан Вилдад, для Квикега все же было сделано исключение, и со своим неизменным гарпуном в руках он поднялся на корабль.

— Послушай, ты, Квебек, или как там тебя называют, — обратился к нему капитан Фалек, — ты когда- нибудь стоял на носу вельбота? Приходилось тебе метать гарпун?

Не произнеся, по своей дикарской привычке, ни слова, Квикег вскочил на фальшборт, оттуда перепрыгнул в один из подвешенных за бортом вельботов, опустился на левое колено и, потрясая гарпуном, прокричал в нашу сторону что- то в таком роде:

— Капитан, ты видела капля дегтя на воде, там? Так пусть она глаз кита, гляди! — и, прицелившись, он метнул гарпун, который, пролетев над палубой и едва не задев широкополой шляпы Вилдада, вонзился в крохотное пятнышко дегтя, едва заметное на поверхности воды. — Вот, — спокойно сказал он, — я попал глаз кита, эта кит убита.

— Быстрей, Вилдад, — закричал Фалек своему компаньону, — заноси поскорей его в список команды! Этого Любека, или как его, Квебека, мы поставим на один из наших вельботов. Эй, Квебек, мы кладем тебе девяностую долю. В Нантакете столько не получал еще ни один гарпунщик.

И мы спустились в каюту, где, к превеликой моей радо- 

сти, Квикег был внесен в списки того самого экипажа, к ко-торому принадлежал и я.

Когда все приготовления были окончены и настало время подписывать бумаги, Фалек обернулся ко мне и сказал:

— Судя по всему, писать этот твой Квебек не обучен, так ведь? Эй, Квебек, послушай, ты распишешься или поставишь крест?

В ответ на это Квикег, который уже два или три раза принимал участие в подобных церемониях, нимало не смущаясь, взял предложенное ему перо и в положенном месте изобразил на бумаге точную копию круглого знака, вытатуированного у него на груди.

Все это время капитан Вилдад просидел чопорный и надутый, укоризненно глядя на Квикега, а под конец торжественно поднялся со стула и извлек из огромного кармана своего сюртука пачку брошюр. Он выбрал из них одну, озаглавленную «Грядет суд божий, спасайся, кто может», вложил ее в руки Квикега и, внушительно поглядев ему в глаза, произнес:

— Сын тьмы, я исполняю свой долг перед тобой. Судно это отчасти принадлежит мне, и я отвечаю за души всего экипажа. Если ты все еще держишься языческих обычаев, чего я с прискорбием опасаюсь, то умоляю тебя: не медля порви с дьяволом, отринь идола и мерзкого змия, поберегись грядущего гнева господня. Избегни огненной бездны!