Читаем Многослов-2, или Записки офигевшего человека полностью

В середине XVI века жил да был такой король английский – Генрих VIII. Тот самый, который полюбил Анну Болейн и ради того, чтобы развестись с королевой и жениться на возлюбленной, отделил английскую церковь от римской (римские папы, понимаешь, хоть и менялись, а развод ему никак давать не хотели). И сам же эту церковь возглавил. Тот самый, который казнил Томаса Мора. Тот самый, который казнил и Анну Болейн, предъявив ей сомнительное обвинение в прелюбодеянии. Тот самый, который всего был женат шесть раз. Так вот этот самый Генрих под номером восемь ради экономии «разбавлял» неблагородными благородные металлы, из которых чеканились монеты. Добился он экономии? Да. Ухудшилась ли репутация английских коммерсантов? Да, и весьма. С кем ты там женишься и кого казнишь – то твое личное, королевское, дело, а вот с деньгами, будь любезен, не дури. Когда Генрих умер, его дочь Елизавета I (от казненной Анны Болейн, кстати) повелела вернуть неполноценные монеты в монетные дворы, чтобы заменить на монеты истинной стоимости. Что и было сделано. После чего довольно быстро Англия стала центром международных валютных операций. Восстановление репутации принесло стране не только славу, но и деньги.

Бывает, что репутация буквально спасает человека. Однажды знаменитого писателя Даниэля Дефо приговорили к стоянию у позорного столба: было в Англии такое ужасное наказание. И чего? Дефо привязали к столбу, но его авторитет и репутация были столь высоки, что великого писателя засыпали цветами. Так казнь превратилась в триумф.

Чего только не делали люди ради сохранения собственной репутации! Даже Нобелевскую премию, в сущности, ради этого придумал Альфред Нобель. Ведь как оно все получилось? В 1888 году умер его брат Людвиг, который, к слову сказать, жил в России. Газеты все перепутали и напечатали некролог на Альфреда – изобретателя динамита, где назвали его «торговцем смертью». Альфред понял, что может остаться в памяти потомков именно «торговцем смертью», и придумал Нобелевскую премию, в сущности, для улучшения своей репутации.

Правда, когда репутация превращается в память, начинают действовать какие-то иные законы. Казалось бы, какая была репутация у человека – такова будет и память. Ничего подобного! Поскольку правда истории – это легенды, то в памяти остается не сам человек, а его образ, не всегда имеющий много общего с реальным персонажем.

Вот, скажем, император Наполеон мечтал войти в историю, и его собственная репутация волновала великого француза очень сильно. Об этом свидетельствует такой, например, эпизод. В день коронации Наполеона в Париже был запущен огромный воздушный шар. Он был украшен золоченой короной и надписью: «Париж, 25 фримаря 13 года, коронация императора Наполеона его святейшеством Пием VII». Был сильный ветер, шар перелетел через Альпы, оказался в Италии и закончил свой полет – что невероятно, но правда! – зацепившись за могилу Нерона! Когда об этом узнал Наполеон, он приказал никогда не вспоминать о воздушном шаре, понимая, какие нехорошие ассоциации порождает имя одного из самых знаменитых тиранов мировой истории! Но этот факт никак на исторической репутации Наполеона не отразился, а Бородино и Ватерлоо – сказались еще как!

Как создается исторический образ? Опять же множество ответов. Мы уже говорили в главе «История», что определенная объективность исторической репутации состоит в том, что в памяти человечества остаются самые главные дела человека. И если это дела великие – они перекрывают все остальное.

Жил да был на Руси такой князь Владимир Святославович, у которого большую часть его жизни была репутация бабника и выпивохи. Он имел пять законных жен (интересно, что в те времена законные жены назывались «водимыми») и огромное количество наложниц в каждом городе. Когда к Владимиру приехали болгарские мусульмане, чтобы обратить его в ислам, он едва не принял для Руси этой веры – очень уж ему понравилось разрешение на многоженство, помешало то, что ислам запрещал пить вино. «Руси есть веселье питье, не можем без того бытии!» – сказал Владимир Святославович, и стала Русь христианской. (Обо всем об этом написано в историческом, между прочим, повествовании – «Повести временных лет».) Князя стали называть «Владимир Красно Солнышко», а после и вовсе причислили к лику святых человека, который имел пять жен и очень любил выпить. Но при этом выбрал для моей Родины православие, что, конечно, решающим образом отразилось на всей российской истории.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология