Читаем Многослов-1: Книга, с которой можно разговаривать полностью

Потому что усталость не в мышцах, а в голове. Если мы не понимаем смысла дела, усталость приходит мгновенно. Если понимаем, она приходит только тогда, когда мы разрешаем ей прийти.

Известно, например, что после Сталинградской битвы адъютанты не могли разбудить маршала Жукова, когда тому звонил сам Сталин. Жуков не спал несколько суток, воевал, не чувствуя усталости. Когда дело было сделано, он позволил себе устать.

Любой театральный режиссер знает: перед премьерой можно репетировать хоть по двенадцать часов, никто не пожалуется на усталость, будьте уверены.

Или такой еще пример.

В одном из театров, где я ставил спектакль, есть служебный гардероб: обычная комната, куда актеры вешают свою одежду. Около двери в комнату сидит женщина-охранник и целый день разгадывает кроссворды. Делать ей больше нечего, потому что в театре – все свои, даже особо следить не за кем.

А рядом на сцене весь день репетируют артисты.

Я видел, как они вышли из театра одновременно: невероятно уставшая, грустная, опустошенная служительница гардероба и совершенно счастливые артисты.

Мы нередко говорим о том, что русский язык – богат. Конечно, это так, глупо с этим спорить. Но иногда он нас подводит. Например, когда одним и тем же словом мы вынуждены обозначать совершенно разные понятия. Очевидно, например, что любовь к женщине, к Родине и к устрицам – чувства совсем разные. А все называется одним словом: любовь.

То же самое и с усталостью. Усталость удачно репетировавших артистов или маршала Жукова, с одной стороны, и усталость женщины, которая целый день решала кроссворды, – принципиально разная.

К первой надо стремиться. Она делает жизнь осознанной и интересной. Назовем ее условно доброй усталостью.

Вторую надо избегать. Она превращает жизнь в болото. Скажем, это усталость злая.

Бояться доброй усталости – это бояться жизни. Такая усталость приносит счастье. Она легко снимается – сном ли, каким-либо отдыхом или переключением на другую работу. Эта усталость приятна. Многие находят в ней смысл жизни, то есть – гармонию.

В учебниках по русскому языку моего детства была такая фраза (ее помнят все мои ровесники): «Усталые, но довольные путники возвращались домой».

Я говорю как раз об этом.

Любая усталость – это мерило дела. Но добрая измеряет смысл, а злая – бессмысленность.

Чем больше доброй усталости, тем лучше ощущает себя человек. Чем больше злой – тем более бессмысленным кажется человеку он сам.

Бороться с усталостью не стоит. К ней надо стремиться, потому что без нее нет движения.

Богом ли, природой (как кому ближе) уготован такой парадокс: больше всего человек устает от движения, но отсутствие движения означает смерть. Бог словно намекает нам: не бойтесь усталости от движения, такая усталость – признак жизни.

Бороться необходимо с «бессмысленной беготней», потому что такая суетливая беготня по сути – отсутствие движения, статика. Чем больше бессмысленной суеты в жизни, тем бессмысленней жизнь и, как следствие, тем больше злой усталости.

И чем больше доброй усталости, тем больше в жизни подлинного движения и смысла.

<p>УТЕШЕНИЕ</p>

Почему подчас нам так трудно утешать даже близких людей, когда их настигла беда или, не дай Бог, трагедия? Я думаю, это происходит потому, что, когда с человеком случилось несчастье, нам кажется, что он ушел от нас в какой-то иной, неведомый нам мир. Он превращается как бы в инопланетянина, в жителя другой планеты, и мы подсознательно боимся, что он не поймет наших чувств, нашего языка, наконец. Попросту говоря: не поймет нас.

На самом деле эта метафора не так далека от реальности, как кажется на первый взгляд.

Человек, у которого произошло несчастье, действительно прописывается на планете Беда. Именно поэтому его нельзя надолго оставлять одного, иначе он может задержаться на этой планете надолго, если не навсегда.

Разумеется, иногда надо поплакать вместе с человеком, поговорить с ним на его языке – языке печали. Но в какой-то момент совместное страдание должно закончиться: не вы должны переехать на его планету, а он – на вашу.

Какой бы страшной ни была беда, ею нельзя упиваться. Очень часто нам кажется, что утешение в том, чтобы соответствовать трагедии человека. Мне же кажется, что утешение в том, чтобы помочь человеку, попавшему в беду, соответствовать нормальной жизни.

Утешить человека – это значит убедить его в том, что он продолжает жить на нашей планете одной с вами жизнью.

Как убедить? Подумаем...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология