Многослов-1: Книга, с которой можно разговаривать

Трусость всегда определяется через страх. Это правильно лишь отчасти: страх присущ каждому человеку, и случается, что самые свои бесстрашные поступки мы совершаем именно тогда, когда у нас от страха дрожат колени.

Мне кажется, что трусость надо определять через выбор.

Трусость – это выбор собственного благополучия в ситуации, когда это благополучие способно принести вред другим.

Соответственно, смелость – это выбор чужого благополучия, вопреки собственному.

Каждый из нас знает людей, которые очень любят говорить красивые слова, провозглашают смелые лозунги, однако они не совершают никаких поступков.

И, наоборот, есть люди, очень осторожные в своих высказываниях, за ними даже может укрепиться репутация труса, хотя они не совершили в своей жизни ни одного трусливого поступка.

Повторим еще раз: и смелость, и трусость выявляются только в ситуации выбора.

Иногда говорят: вот, мол, он не критикует начальство, потому что – трус. Если человек понимает, что есть смысл критиковать начальство, но не делает этого, то есть совершает выбор, он действительно трус. Но если он, в принципе, считает это бессмысленным делом, он просто живет сообразно своим представлениям о жизни и в какой-то иной ситуации вполне может оказаться смелым человеком.

Мой отец, поэт Марк Максимов, прошел всю войну и, безусловно, был смелым человеком. Но я мог убедиться в его смелости, например, когда он не подписал ни одного письма против диссидентов. В силу его воспитания и убеждений для него не было выбора: становиться ли самому диссидентом или нет, – он никогда не хотел им быть не в силу трусости, а в силу, повторяю, убеждений. Но когда вставал выбор: подписывать ли доносы на своих коллег или нет, отец совершал его, как смелый человек.

Если вы идете по темной улице, на вас нападает хулиган с ножом и вы убегаете – это не трусость, а разумное поведение. Но если вы идете в компании друзей, на вас напали хулиганы, возникла драка, а вы убежали – это трусость, потому что собственное благополучие вы поставили выше благополучия других.

Итак, человек не может прожить свою жизнь таким образом, чтобы судьба никогда не предоставила ему выбор: быть смелым или трусом. Оценивать трусость или смелость кого-либо можно, только увидев его поступки.

ТЩЕСЛАВИЕ

Может быть, не стоило бы много говорить о тщеславии, если бы само слово это долгое время не воспринималось нами едва ли не как оскорбительное.

Открыв толковый словарь Ожегова, мы прочитаем: «Тщеславие – кичливое высокомерие, любовь к славе, к почитанию». Увы, многие определяют для себя тщеславие именно так.

Попробуем разобраться спокойно.

Мы много раз говорили о том, что среди энергий, которые питают человека, очень важна та, которой заряжают нас «соседи по жизни». Человек жив другими – таково наше свойство, и мы не в силах его изменить.

Поэтому человек так нуждается в том, чтобы мир отнесся к нему внимательно, рассмотрел его. И в этом смысле тщеславны все.

Тщеславие – это стремление обратить внимание мира на себя.

Другое дело, как мы уже говорили, что взгляд мира все находят в разном.

Кому-то достаточно, чтобы на него смотрела любимая, и он будет убежден: мир его заметил. Для кого-то взгляд мира – это мнение коллег. А кому-то необходимо всеобщее признание, и чем более «всеобщее», тем больше уверенность человека в том, что мир его разглядел.

Человек, убежденный в том, что мир его не замечает, глубоко несчастен и одинок: ему не удалось направить глаза мира в свою сторону.

Любым человеком по жизни движет тщеславие. Без этого невозможно никакое движение. Другое дело: завоевывать внимание коллег (скажем, научного сообщества) нам всегда кажется занятием более благородным и достойным, нежели завоевывать интерес толпы. Не стану оспаривать этого утверждения, однако замечу: в основе и того и другого завоевания лежит тщеславие – стремление обернуть взгляд мира на себя.

Человек, который идет на поводу собственного аппетита, становится не в меру толстым и рискует заболеть. Риску болезни подвержен и тот, кто работает без остановки.

Чрезмерное стремление к популярности тоже приводит к неприятным последствиям: душа человека пустеет, и сам он превращается не в создателя своей славы, а в ее придаток.

Однако никто ведь не отрицает необходимость еды в связи с тем, что в мире существуют обжоры?

Почему же мы тщеславие определяем, как Бог знает что, из-за того лишь, что кто-то его «переедает»?