Многорукий Бог Далайна

Насколько мог судить Шооран, бовэров на первом оройхоне не убавилось, да и как бы они могли перебраться сюда? Плоские обрубки, заменявшие бовэрам лапы, были не приспособлены для ходьбы по суше, а уж перелезть через поребрик неповоротливые толстяки были физически неспособны. Оставалось гадать: вынесло ли большущих животных водой из родника, или они самозародились в чистых струях и выросли за одну ночь. А может быть, как рассказывают женщины, ночью пришел сказочный дурень Бовэр и поселил на пустом прежде оройхоне своих потомков.

Тайна бовэров осталась неразгаданной, Шооран всего лишь увидел, что сначала бовэров не было, а потом вдруг они появились. Впрочем, об этом он мог догадываться и раньше, ведь жили водолюбивые животные на оройхоне старого илбэча – значит, откуда-то появились, не по далайну же приплыли, и не в сумке принес их с собой бежавший от мира Энжин.

Третий оройхон еще сильнее сжимал мертвую землю. Сухой страны он не обещал, а вот часть огненного болота должна была высохнуть. Теперь лишь один шаг отделял Шоорана от поселения изгоев, так что те могли различить замаячивший вдалеке берег. Но Шооран успокаивал себя, что даже изгои посещают западный край своего оройхона лишь под новый год. А во время мягмара туман над далайном усиливается, и ничего заметить невозможно. Зато сухая полоса выйдет в те места, где лежит уулгуй, и может быть, там удастся что-то найти. Шооран чувствовал шаткость своих объяснений, но цеплялся за них, не желая признаваться, что его просто тянет к людям.

Поскольку безопасный срок еще не вышел, а значит, скорее всего, Ёроол-Гуй находится где-то неподалеку, приходилось принимать меры предосторожности. Шооран вышел к далайну по самому поребрику, что тянулся вдоль мертвого края. Дышать здесь было практически нечем, но Шооран надеялся, что прозрачная маска и губка с вином помогут ему. Зато Ёроол-Гуй здесь вряд ли появится, а в случае беды всегда можно спрыгнуть на свободную сторону.

Оройхон встал на удивление легко, и Ёроол-Гуй не появился, так что Шооран был даже разочарован. Назад он шел вдоль новой сухой полосы, еще заваленной грязью и дымящейся. Среди ломкого и бесполезного хлама Шоорану удалось разыскать большой, в размах рук, диск со щупальцев уулгуя. За три года проведенные в кипящем нойте диск разбух, потерял твердость и красоту. Прочнейшую когда-то кость можно было без усилий крошить пальцами. Вздохнув, Шооран выбросил испорченный диск. Пора было торопиться к дому.

Или легкость, с которой поддался далайн оказалась обманчивой, или не помогла губка, и Шооран все же отравился дымом, но еще по дороге он почувствовал себя дурно. Сначала его начал бить озноб, хотя Шооран двигался вдоль жарких аваров. Потом заболела голова, заломило в суставах. Домой Шооран вернулся в полубреду. Залпом выпил две чаши вина, накрылся с головой пушистой шкурой бовэра и провалился в душные объятия горячки.

Шооран метался по изъерзанной постели, огонь, пылавший в нем во время строительства, не погас, он продолжал бесцельно сжигать, но никто из тех, кто собрался вокруг, не принес воды, и огонь палил все безжалостней.

– Мама, пить… – просил Шооран.

– Не могу, мальчик, – ответила мама. – Ты теперь илбэч, ты обязан быть один и все делать сам. Я не была женой илбэча и не хотела бы такой доли для своего сына, но ты не послушал меня. Ты всегда был таким же упрямым, как и твой отец.

– Я не могу жить один, – сказал Шооран. – Огонь убивает меня. Дайте мне пить!

– Я звал тебя к себе, – возразил добрый уулгуй, – но ты не пошел. Ты упрям, как настоящий илбэч. Живи один, а если не можешь – умирай один.

– Я не хочу так, – сказал Шооран. – Принесите воды.

– Я предупреждал, – произнес старик, – что ты устанешь проклинать меня. Теперь поздно менять что-либо. Ты илбэч. Ни один человек не подаст тебе напиться, но все же ты будешь жить и строить.

– Зачем надо строить оройхон? – спросил Шооран. – Отец ушел с сухих мест, потому что там не было правды. А для чего умножать ложь? Старик, ты знаешь, что сколько бы я ни сделал земель, ван и жадные одонты отнимут их. Ты сам строил лишь мокрые оройхоны, но на них страшно! Почему я должен делать это?

– Потому что ты илбэч, – повторил старик.

– Ты можешь отказаться от дара, – мягко предложил уулгуй, – и у тебя будет счастье. Мой брат снимет проклятие, ведь ты последний илбэч.

– Это больше не дар, это твоя жизнь, тебе придется защищать ее от врагов, – старик протянул Шоорану старый кинжал с костяной накладкой, подаренной дюженником Мунагом. – Я не могу дать воды, но я дам оружие.

– Всякая сила кончается, и тогда нужен отдых. Твой главный враг – ты сам. Погаси огонь, и вода тебе не понадобится, – уулгуй вытянул гибкую руку. В руке был зажат старый кинжал с костяной накладкой, подаренной Мунагом.

Две разных руки – человеческая и звериная подавали ему его собственный нож, который он не снимал с пояса. Тусклый свет змеился на неровностях лезвия, смертельной брызгой чернело повисшее на острие жало зогга.

– Мама, – позвал Шооран. – Они зовут меня к разному, но предлагают один нож. И никто не дает воды…