Многорукий Бог Далайна

Первое время Шооран не попадал в состав карательных отрядов. Как особо доверенный воин, доказавший в сражении свою храбрость, он был приставлен к ухэрам, которые участвовали лишь в больших операциях, а во время обычных облав оставались на сухом. Такое положение как нельзя лучше устраивало его. Шооран ничуть не обманывался в отношении изгоев, он знал, что большинство среди них – обычные грабители, потерявшие остатки души, спокойно убивающие и также между делом умирающие. Живя на мокром, трудно ценить жизнь. Во время первой стычки с вольницей изгоев Шооран бил жестоко и раскаиваться в том не собирался. Но став цэрэгом, Шооран резко переменился. Теперь, когда на его стороне был явный перевес в силе и признанное право убивать, Шооран думал об изгоях лишь как о людях, загнанных жизнью туда, где жить нельзя.

Шооран стоял возле своего ухэра, облокотившись о ствол орудия. Темно-коричневый всегда прохладный хитин, из которого был сварен ухэр, гладко бугрился под рукой, казалось будто присмиревший, затаивший непокорство зверь замер рядом с ним. Ухэр был старый, из него уже не раз стреляли, один край расширяющегося дула был обломан, проклеенные трещины образовывали на стволе причудливый узор. Ухэр был заряжен, как и положено на границе, хотя стрелять Шооран не имел права. Век ухэра не долог – две, от силы три дюжины выстрелов, затем хитин начинает крошиться, и уже никакой ремонт не возвращает ему прочности. Впрочем, считалось, что Шооран и не может выстрелить, ведь для выстрела нужно два кремня, а Шооран выслужил пока лишь кремневый наконечник на копье. О том, что у него есть два собственных кремня Шооран помалкивал.

Оройхон перед ним был непривычно пуст. Обычно здесь возились сборщики харваха и искатели чавги, а сейчас лишь изломанные заросли хохиура напоминали о людях. Струи густых испарений поднимались над тэсэгами и уплывали в сторону далайна. Это было единственное заметное глазу движение, но Шооран знал, что творится там, скрытое пологими верхушками тэсэгов и покрывалом знобкого тумана. Два часа назад на оройхон ушли дозорные дюжины, теперь они теснили изгоев на ухэры заградительной полосы. Спасибо доброму Тэнгэру, это будет не здесь.

Издалека, едва слышно и совершенно невоинственно доносилось «Га-а!» наступающих дюжин. Иногда Шоорану казалось, что он различает голос Турчина. Вопить Турчин умел на славу.

Через несколько минут Шоорана сменили, к ухэру стал другой цэрэг.

– Далеко не исчезай, – сказал Шоорану скучающий дюженник. – Там все-таки облава.

Но и в тоне командира, и в слове «все-таки», и, главное, в том, что при орудии оставался всего один цэрэг, сквозило убеждение, что ничего не случится. Даже если изгоям удастся вырваться из мешка, толпой они не пойдут, и на ухэр лезть не станут, а просочатся поодиночке. Это в начале облавы было неясно, куда повернет охота, а сейчас можно отдыхать. Шооран скучающей походкой двинулся вдоль поребрика к далайну. Поднялся на заросшую криво растущим хохиуром верхушку суурь-тэсэга, огляделся. Тлевшая в душе мысль, что ему удастся незаметно выйти к далайну, погасла. Он увидел стоящий неподалеку татац, и дальше фигуры цэрэгов из вспомогательных дюжин. Оройхон был окружен на совесть. Шооран вздохнул, потом устроился на плоском камне и стал смотреть на серую полосу далайна, хорошо различимую отсюда. Недаром же, суурь-тэсэг – место, откуда далеко видно.

«Интересно, – подумал Шооран, – можно ли достать далайн отсюда? Я ведь его вижу…»

Шооран напрягся и несколько минут пытался не просто увидеть, а почувствовать далайн, но на таком расстоянии тот казался непроницаемым, отклика не было. Скоро Шооран сдался и, не думая больше ни о чем, лениво принялся следить за движением медлительных бугров влаги. Вот один из них, особенно крупный, выделяющийся среди остальных словно суурь-тэсэг на равнине, изменил движение и направился прямиком к берегу. Густая влага, отблескивая в свете серебристых дневных облаков, стекала по его склонам, но в центре словно бил фонтан, так что бугор не опускался, а напротив, становился все выше, затем вершина взвихрилась пеной, оттуда вырвались столбы бесчисленных рук, и огромное тело могучим рывком выметнулось на сушу. И лишь потом, с огромным запозданием по ушам ударил сочный шлепок. Знакомый и страшный звук привел Шоорана в чувство. И хотя Шооран видел, что рроол-Гуй выходит на соседний оройхон, но остаться на месте не смог и побежал.

Единым духом он домчал к сухому краю. Здесь уже толпились цэрэги охранения. Шооран оглядел бледные лица и, не сказав никому ни слова, пошел назад вдоль поребрика, за которым извиваясь танцевали руки рроол-Гуя.