Многорукий бог далайна

Этого нельзя было делать ни в коем случае! Старики, хранители мастерства, были в особом почёте на каменном кресте. В тот же день верхний, освоенный цэрэгами ярус алдан-шавара превратился в ловушку для тех, кто вздумал жить под крышей. Когда к вечеру солдаты убрали тяжёлые плиты, разом закрывшие все входы, они обнаружили, что верхний ярус полон дыма. Больше двойной дюжины цэрэгов задохнулось в запертом алдан-шаваре, и лишь через несколько дней удалось достать их тела. А пока разъярённые завоеватели сладострастно изобретали пытки для схваченных женщин, землекопы устроили новую каверзу. Под утро участок земли, где стоял один из лагерей, с грохотом провалился в глубь оройхона, а выскочившие в буквальном смысле слова из-под земли бунтовщики перебили растерявшуюся охрану и, освободив своих домочадцев, увели их в нижние ярусы источенных, словно губка, оройхонов.

Потери этого дня оказались больше, чем при завоевании всей страны. Устрашённые братья отошли с древних колдовских оройхонов, хотя попыток обуздать мятежников не оставили. Они пытались выкурить камнерезов дымом, но дым не шёл в нижние ярусы. Хотели затопить шахты, отведя в алдан-шавар один из ручьев, но успеха не добились и здесь. Оставалось ждать, пока запертое в глубинах население перемрёт с голоду. К сожалению, один из пленных старейшин сообщил, что именно на кресте Тэнгэра располагался главный продовольственный склад, и «если доблестные братья не вывезли провизию… ах, им не было известно о складе? Как жаль!.. Склады всегда были на каменных оройхонах – там много сухих пещер, которые всё равно пустуют… Какое воровство? Там бывают только охрана и добытчики камня, а им красть незачем, у них и так всё есть. На сколько хватит хлеба? Если бережно расходовать, то года на три. Но там ещё наыс есть, сушеный туйван, вяленое мясо…»

Положение сложилось безвыходное. Вместо доходов вожделенный крест Тэнгэра приносил одни убытки. В бесполезной войне с подземной цитаделью прошёл год, а братья не только не усмирили непокорных, но уже и днём не осмеливались показаться в пределах полуразрушенных стен.

К этому времени созрел новый заговор. На этот раз взбунтовалась всего дюжина человек, но последствия их возмущение повлекло столь же тяжкие, как и война камнерезов. Забастовали сушильщики.

Издревна в земле старейшин сушильщики были презираемой кастой, так что с приходом новых властей в их жизни мало что изменилось. Сторож на суурь-тэсэге мог сколько угодно дудеть, оповещая о начале работы, но подойти к авару сушильщика и проверить, чем тот занимается, он всё равно не смел. Из недобродившей каши сушильщики пекли на аваре лепёшки, а в корзинах с мокрым харвахом контрабандой получали от сборщиков чавгу, а порой и пахучее мясо шаварных зверей. Такое существование могло бы продолжаться долго, но наступил мягмар – великий праздник бессмертного Ёроол-Гуя. Прошлый праздник прошёл почти незаметно, в стране ещё не стихли бои, и народ предпочёл затаиться, хотя победители не успели навести свои порядки. Но сейчас, когда установился мир, причин для отмены праздника не было. И пусть не шли к далайну канувшие в прошлое старейшины, пусть охотники сменили пики на серпы и даже в новогодние дни не приближались к запретному шавару, сушильщиков всё это не касалось. Дюжина опалённых огнём людей построилась в жиденькую колонну и направилась к берегу, нестройно распевая: «О отец наш, Ёроол-Гуй!»

Выходка была настолько неожиданной, что разленившаяся охрана перехватила беглецов лишь у самой границы мокрых оройхонов. Преступление было серьёзным: побег и явное поклонение дьяволу. За такие дела полагалось не менее полудюжины маканий, но судья помнил, что за люди перед ним, и потому ограничился поркой. Экзекуцию сушильщики перенесли стоически, и жизнь, казалось, пошла по старому пути… но, как говорится, по той же тропе, да в другую сторону.

Неприкасаемость сушильщиков имела свою изнанку: они были нищи и всеми презираемы, но зато свободны от наказаний. Собственно говоря, это были единственные свободные люди в стране. Они соглашались жить впроголодь и умирать возле аваров, но плетей они не простили.

Спешить и действовать сгоряча сушильщики не привыкли – на подготовку ушло у них почти две недели. Но, начав, они действовали быстро и решительно, понимая, что, когда харвах шипит на аваре, не время раздумывать.