Многоликий. Олег Рязанский

   — Дай тебе Бог... — вздохнул тяжело. — У меня от полусотни всего десяток воев остался да стариков из городища с десяток. А бабы, те в лес кинулись, думали схорониться, так ведь это татары-степняки леса боятся, носа туда не сунут, а литвины, как и мы, в лесу словно дома, — кинулись за ними, настигли, похватали и всех в плен угнали. Так что нет у нас нынче баб. — Сотник пьяно рассмеялся — своей семьи у него давно не было.

   — Когда угнали? — спросил Степан.

Сотник бессмысленно смотрел на него.

   — Я спрашиваю — когда угнали женщин?

   — На второй... четыре дня назад... Нет, пять... Что-то у меня всё перепуталось, которую ночь не сплю... Вовремя ты подоспел. Только что же князь-то подмоги тебе не дал?

   — Дал, — кивнул Степан. — Две сотни копейщиков. Они отстали, непривычные к скачкам.

   — Две сотни? — обрадовался Шушак. — Да твоих полсотни, да у меня десяток остался. Так мы живём! Только вот где я их размещу.

Степан не слушал уже нетрезвого и потому многословного сотника. Он думал о женщинах, угоняемых в рабство, бредущих где-то в холодной, враждебной им степи, в окружении свирепых охранников.

   — Куда погнали? — спросил он, перебив Шушака.

   — Кого? — не понял тот.

   — Наших женщин.

   — Не знаю... На юг. В Крым, наверное, сейчас у Литвы дружба с Мамаем. В рабство продать можно либо в Крыму, либо в Сарае, на Волге.

   — Дай мне полусотню.

   — Зачем?

   — Догоню и вызволю.

   — Ты что, сдурел? — уставился на него сотник. — От долгой скачки в голову вдарило? Как ты их догонишь на усталых конях? И где?

   — За Северским Донцом.

   — Так там кругом татарские табуны, стража, отряды.

   — Вырвемся.

   — И не думай! — Сотник протрезвел от злости.

   — Неужто без боя, не пытаясь ничего сделать, ты готов своих людей на рабство обречь?

   — Не своих людей, а твою красулю. — Сотник с издёвкой хохотнул. — Нетто там, на Рязанщине, попригожее не нашёл?

   — Не смей! — выкрикнул Степан яростно. — Не смей! Она... они мне жизнь спасли, выходили. А другие — что, не наши бабы?

Сотник опустил голову. Похоронив жену, он одно время похаживал к молодой тогда вдовушке-воеводихе, даже подумывал о женитьбе. Но отпугнула она его сварливостью и властностью. Сотник привык быть хозяином и в сотне, и в доме. Так и не решился, а через несколько лет, глядя на постаревшую, вечно раздражённую воеводиху, хвалил себя за осторожность, хотя и понимал, что при муже она, может бать, такой и не стала бы. Поговаривали, что скопила она немалые богатства, выменивая и покупая у воинов сторожевой сотни поживу, и что только жадность не позволяет ей уехать из опасного места на меже.

Молчание сотника Степан расценил как неуверенность.

   — Так дашь полусотню?

   — Нет, не дам! — Шушак сказал это неожиданно ясным и трезвым голосом. — Хватит и того, что ты, уйдя тогда с полусотней, нас на разгром обрёк.

   — Что ты говоришь, Иван? — Степан оторопел.

   — То и говорю: не забери тогда ты полусотню, я бы этих бродячих разбойников-литвинов в первом же бою расчихвостил. И крепостица осталась бы целой, и бабы наши при нас: портомойки, швеи, поварихи, огородницы — все наши умелицы, воев утешительницы здесь бы были. На тебе вина!

   — Я повеление князя выполнял!

   — На всякое повеление есть своё разумение! — буркнул сотник. — Да что теперь говорить. Полусотню я тебе не дам. Людей погубишь, свою голову потеряешь, а баб не выручишь и меня опять без воинской силы составишь.

   — У тебя две сотни копейщиков... — начал было Степан.

   — Всё! Я сказал — нет!

   — Тогда я один поскачу! — теряя власть над собой, закричал Степан.

   — Я и тебя не пущу.

   — Я дружинник княжий, ты надо мной не волен.

   — Пока ты под моей рукой, я над тобою волен. Могу и в поруб посадить. Да и дружок твой тоже с тобой не поскачет, ума у него поболе.

Степан обернулся и взглянул вопросительно на стоящего у двери Юшку. Тот похлёстывал сапог плёткой и хмуро смотрел поверх голов спорщиков.

   — Поскачешь, Юшка?

   — Нет, не поскачу.

   — А если я тебя попрошу?

   — Умереть за тебя и просить не надо. А глупости с тобой делать — уволь. Не поскачу. — Юшка подумал и добавил твёрдо: — И тебя не пущу.

   — Как ты смеешь! — сорвался Степан. — Я твой господин!

   — Попадём в плен — оба рабами станем: ты не господин, и я не слуга.

   — Ну и хрен с вами, тогда я один! — Степан ринулся к двери.

Юшка, обхватив его железными ручищами, сказал негромко, почти ласково:

   — Конь твой на последнем перегоне расковался, али забыл? А кузнец тутошний погиб.

От этих обыденных слов вся решимость, гнев, отчаяние Степана вдруг ушли. Он сел и закрыл лицо ладонями.

...Вскоре прибыли копейщики. Их сразу же приспособили к делу: копейщики учились степным премудростям, споро восстанавливали заставы, засеки, сторожи на меже, возрождали городище. Откуда-то появились и первые бабы и девки, такие же умелицы, что были и раньше, до них. Они всегда неизвестно как приживались, вопреки всем опасностям, на границе и дарили мужикам-воинам свою заботу и любовь, не требуя в ответ ни обещаний жениться, ни денег, ни даров...

Глава двадцать вторая

Васята сидел во дворе на весеннем, быстро набирающем силу солнышке и наблюдал за Дарьей, пытаясь делать это незаметно.