Многоликий. Олег Рязанский

   — Я как узнал, что вы без меня... что Милославский на княжеский стол сел и думу правит... у меня будто в глазах потемнело! Пришёл, сел, надо что-то говорить, а что — не знаю, — в который раз принялся повторять Олег. — Даже, не соображу, как я про жёнок с топорами вспомнил.

   — Всё ты верно, по уму молвил. — Дядька устроился на лавке поудобнее. — Иван Иванович Московский, хоть и родной брат Симеону, нрав имеет тихий, воевать за Лопасню не станет. Приходилось мне в Москве бывать, и не раз. Москва, она ведь не за горами. Там чихнут — у нас здоровкаются. — Дядька задумался и некоторое время смотрел молча поверх голов мальчишек, словно вспоминая молодые годы и частые поездки в Залесье: в Москву, Владимир, Новгород. — Надо бы тебе, князь, грека, учёного полемиста, из Царьграда выписать, — неожиданно заключил он.

   — Полемист — это кто? — спросил Васята.

   — А вот приедет учёный грек, и узнаешь, кто такой полемист и с какой кашей его едят, — усмехнулся дядька.

   — Полемист — это тот, кто спорить умеет, — сказал Епишка.

   — Ты откуда знаешь?

   — Читал, боярин.

   — А ты, князь, читал?

Олег промолчал.

   — Он всё больше про стратигов в книжках выискивает, — поспешил заступиться за друга Васята.

   — А ты в это время мечом на бронном дворе машешь, — сказал с лёгким укором старый боярин. — Хотя не спорю, мечом владеть надобно и боярскому сыну[5], и боярину, и князю, а не только дружиннику.

Дядька опять помолчал и сказал как о решённом деле:

   — Завтра же пошлю знающего человека за учёным греком. Велю такого сыскать, чтобы ещё и латынь знал. Латинские страны от нас хоть и далеко, зато Кафа[6] под боком. По Дону спуститься, мимо Тмутаракани пройти — тут тебе и Сурож[7], и Кафа. Бывалые мужи говорят, в Кафе, в латинском монастыре, такие книги есть, что и в Царьграде не сыщешь.

   — Вот бы почитать! — воскликнул Епишка.

   — Выучишь язык — так почитаешь, почему не почитать. Вреда от знания никогда не было. — Дядька, кряхтя, поднялся, у двери оглянулся на Олега, склонил в поклоне тяжёлую седую голову и вышел.

   — О господи! — дурашливо воскликнул Васята. — Мало нам своих учёных монахов, ещё и грека на нашу голову.

   — Молчи! — внезапно рассердился Олег. — Не старайся ты казаться глупее, чем есть.

На следующий день уже весь Переяславль знал, что на думе Олег говорил как князь и проявил заботу о простых людях. Его и до того любили в народе: юный, пригожий, сирота. А теперь иначе чем «наш князь» и не называли. Наш — и всё тут. Ни имени, ни отчества...

Прихотливы пути народной любви. Приязнь рязанцев к князю Олегу сохранилась на века, вплоть до нынешнего времени, вопреки всему тому, что написали мудрые летописцы, а за ними вослед и историки, вопреки расхожим определениям «предатель» и «перевёртыш ».

Глава вторая

Осенью 1353 года проезжие купцы рассказывали, что у соседей, в Москве, князь Иван Иванович посадил наследника, трёхлетнего Дмитрия, на коня. Казалось, не бог весть какая новость: бывало, и двухлетних княжичей стригли и сажали на коней. Но по каким-то непонятным Олегу соображениям ближние бояре вдруг, словно сговорившись, принялись твердить: пришла пора Олегу ехать в Сарай за ярлыком, и так, мол, припозднился. И ярлык надлежало просить, ссылаясь на права отчины и дедины на великое рязанское княжение, не жалея серебра и подарков.

Истинным великим княжеским престолом на Руси с незапамятных времён считался киевский стол.

В середине двенадцатого века, при Святославе Всеволодовиче, этот высокий титул закрепился и за черниговскими князьями, благо ходили у них под рукой в огромном Черниговском государстве многие десятки больших и малых удельных князей. В числе их были прославленные русскими летописями и былинами Игорь Северский и Буй-Тур Всеволод Курский. И всё-таки черниговский великий князь оставался младшим по отношению к киевскому.

Юрий Долгорукий, всю жизнь стремившийся к заветному киевскому престолу и мимоходом создавший огромное Залесское государство[8], самозванством не тешился. Ни суздальский, ни владимирский столы он великими не считал. Правда, став великим князем киевским, как бы увёз этот титул на север. И только Всеволод Большое Гнездо прочно закрепил за владыками Залесского края[9] титул великих, хотя они всё ещё считались подручными по отношению к киевскому князю, давно утратившему и силу, и власть в Залесье и на Новгородчине. Трудно сказать, кто раньше стал вслед за Всеволодом называть себя великим — рязанский или тверской князья, но уже двоюродный и родной деды Олега, Коротопол и Александр, в грамотах иначе чем «великие» не назывались. Но одно дело называться, а другое — получить ханский ярлык на великое княжение. Так что спора о необходимости совершить смертельно опасную поездку в Орду не возникло, если не считать слёз и просьб матери Олега.

Зато спорили до хрипоты и в думе, и в княжеском тереме, как ехать. Верхами ли через Дикое поле — путём быстрым, но полным опасностей — или же сплавляться по рекам — вначале по родной Оке, затем от Нижнего Новгорода вниз по Волге.