Многоликий. Олег Рязанский

Мелодично прозвенел упавший на серебряную пластину золотой шарик клепсидры, отмечая время. Фрол призвал бояр рассаживаться. В тот самый момент, когда они затолпились, пытаясь занять лавку поближе к престолу, стоявшему на незначительном возвышении у дальней стены палаты, вошёл Олег Иванович. Вслед за ним бесшумно возник в дверях Епифан Кореев, скользнул к стоящей отдельно лавке, встал рядом, как бы показывая, что это его место.

Великий князь улыбнулся, довольный тем, что застал своих бояр во время нелепой толкотни и от того смущённых, ласково поздоровался с каждым, сел на престол, выждал, когда все угомонятся и заговорил:

   — Други мои! Завтра вы отправитесь в Москву. Но не с большим посольством, а с моим поручением. Надо выяснить, как отнесутся великий князь и московские бояре, если мы заведём разговор о прекращении раздоров и, более того, о заключении союза. По тому, что вы узнаете, я буду судить о готовности Москвы и самого Дмитрия Ивановича к действенным шагам нам навстречу. Думаю, всем понятно, какая огромная ответственность ляжет на вас, хотя вы и не называетесь великим посольством.

   — Это как же получается? Мы вроде лазутчики? — засопел недовольно боярин Фрол.

   — Нет, боярин, не лазутчики, а вроде как сваты, — пошутил Кореев.

   — А Москва — невеста красная, — подхватил шутку великий князь и продолжил серьёзно: — Рассказали мне торговые гости, те, кто из Москвы в Орду через Рязань ездят, о расспросах Дмитрия Ивановича. Хочет великий князь понять, готова ли Рязань к союзу с Москвой против Орды.

Олег Иванович обежал глазами бояр, собрал бороду в кулак — появилась у него последнее время такая привычка — и спросил доверительно:

   — Как полагаете, мы готовы?

Бояре заёрзали. Иван, недавний дружинник старшей дружины, возведённый в бояре за удаль, проявленную при отражении малых налётов на меже, вдруг вспомнил о сотнике Степане. Видно, наслушался на меже баек о его мужестве.

   — Я, Олег Иванович, помню, что ты стольнику Степану говорил, когда его в опалу отправлял: Москва получит на три пальца из общего кулака, а мы на один, и тот мизинный.

«Память у Ивана крепкая, в отличие от чего иного!» — подумал великий князь, но ответил спокойно:

   — Заяц и тот петли меняет, когда от волка прячется. А мы не зайцы, нам надобно и петли менять, чтобы ордынских волков с толку сбить, и силу набрать, чтобы не зайцем, а псом-волкодавом зверя встретить, когда время придёт.

Видя, как насупился молодой боярин, великий князь понял, что тот погрузился в трудные размышления, пытаясь распутать словесные петли государя.

Но слова о Степане кольнули. Неужто был прав он? С самого начала прав, и напрасно лишился он, князь, давний и убеждённый собиратель умов, доброго слуги и мудрого советника? Вспомнился рассказ Епифана. Тот со слов одного торгового гостя поведал, что Дмитрий Иванович роздал переписчикам некое хвалебное Слово, или песню, и велел списки рассылать в княжества. Уж не Степан ли это сложил, сидя в подвале московского кремля? Олега Ивановича захлестнули злость и ревность — в Рязани доброго слова ему, великому князю и благодетелю, не спел. А тут даже в узилище распелся!

   — Досконально с вами, други, боярин Кореев побеседует. Всем вам ведомо, что он со мной с юных лет одной мыслью живёт. — Великий князь встал и пошёл к двери.

Кореев удивлённо глянул на него, но ничего не сказал, хотя твёрдо помнил: вчера, когда уславливались с великим князем о встрече с боярами, ни о чём подобном речи не шло. Хорошо хоть успели договориться, что для отвода глаз бояре в Москве будут уряживать порядок ловли рыбы во время нереста на Оке. Дело, кстати, не надуманное, а давнее, спорное, прибыльное и даже кровавое, ибо шла речь о больших уловах красной рыбы...

Олег Иванович, покинув малую палату, направился было в библиотеку. Но он вспомнил о неразобранных сундуках с книгами, стоящих там, как напоминание о постоянной угрозе монгольского нашествия, пошёл на половину великой княгини.

Здесь давно уже всё было приведено в надлежащий вид: ещё леса вокруг верхних ярусов терема не снесли, а княгиня принялась обустраивать своё гнёздышко. Ефросинья и сейчас продолжала руководить девками и холопами, украшая светёлки, опочивальню, детскую, горницы, куда вели многочисленные лестницы и лесенки.

   — Фёдор с тобой? — спросил Олег Иванович жену.

Последнее время Фёдор обычно присутствовал на всех советах как в малой, так и в большой палате, не говоря уже о торжественных сборах всей боярской думы.

   — Нет. Я его уже несколько дней не видела.

   — Я тоже, — буркнул недовольно великий князь.

Надо бы раньше думать, куда запропастился сын, когда обнаружил, что нет его в малой палате. Решил, что матери помогает, — ан напрасно.

Ничего не сказав княгине, Олег Иванович пошёл на гульбище. Оно опоясывало добрую половину терема, словно подпирая башенки и светёлки витыми столбами.

Походил, полюбовался видом с детства милого города, вечно лежащего в грудах древесных стружек, позвал ключницу, хлопотливую, расторопную и властную, ловко подбирающую за старым дворским падающие из его немощных рук крохи власти.