Многогранники

Маша застыла от неожиданности, потому что в голосе Льва Крестовского звучала неприкрытая злость. Чем она могла так насолить Крестовским? Тем, что Волков разбил Роману нос? Но это же чушь. Это их разборки. Она сама была только предлогом.

— Поверь мне, я еще меньше тебя хочу видеть свою дочь рядом с твоим мальчишкой.

Мама с ним на «ты»? Тут же в голове всплыла мысль, что их родители вправду могли быть знакомы. Кажется, Лев учился здесь же. Что-то такое она слышала от Шиловой: мол, Крестовский учится в отцовской альма-матер. А еще Маша вспомнила реакцию Льва на маму, когда он вдруг начал расспрашивать, кто она и что преподает.

— Ира, — на этот раз голос Льва звучал примирительно, — ты ведь понимаешь, что это катастрофа?

— О да! — Мама зло рассмеялась. — Конечно, катастрофа, когда умненькая и наивная девочка влюбляется в подонка.

— Господи, ну что ты несешь? Дело ведь вообще не в этом.

— Ну конечно! — мама снова повысила голос.

Некоторое время в кухне стояла тишина, а потом Лев негромко спросил:

— Она ведь моя, да?

Маша смотрела на папин шарф, свисающий с вешалки, и считала на нем мелкие ромбики. Просто чтобы не думать о том, что сказал отец Крестовского.

— Пошел вон из моего дома, — голос мамы звучал спокойно и очень незнакомо.

— Я не уйду, пока ты мне не ответишь.

— Маша — не твоя дочь. Ответила. Уходи.

— Ира! — На кухне послышалась какая-то возня, и Маша наконец отмерла. Она уже собралась пойти к маме и помочь ей выставить этого наглеца из дома, когда Лев вдруг произнес:

— Ирка, ты не могла сделать аборт от меня. Я и тогда в это не верил, а теперь — тем более.

— Да что ты? Руки убери!

— Прости, прости. Давай спокойно поговорим.

Раздался звук передвигаемой табуретки. Маша подумала, что этот человек сейчас сидит на папином месте. Будто он здесь хозяин. Стало противно.

— Мне не о чем с тобой разговаривать, Крестовский. Со своим сыном разбирайся сам. Машка не повторит моей ошибки. Я этого не допущу.

— Как? Ты будешь за руку ее водить? — В голосе Льва послышалась злость. — Единственный выход — перевести кого-то из них в другой вуз.

— Подозреваю, что в твоей картине мира этот кто-то — Маша?

— Ир, Ромке сложно. Он едва начал тут обживаться. У него и с языком проблемы, и с общением. Он с пяти лет в школе-пансионате жил.

— Крестовский, я очень сочувствую твоему сыну. Прежде всего потому, что ему не повезло родиться у тебя. Но Маша поступила в университет сама. На бюджет. И, как ты справедливо заметил, любезно указав мне на мой достаток, у меня нет возможности перевести ее в другой вуз, да и она тебе не кукла, чтобы ценой ее будущего облегчать жизнь твоему наследнику.

— Твое дело — просто поговорить с Машей. По-хорошему. Все расходы я возьму на себя.

— Что значит «по-хорошему»? Ты в своем уме? Ты ворвался ко мне домой и угрожаешь?

— Ира, хватит. Я уберегаю детей от катастрофы! Хватит улыбаться! Я не хочу своему сыну такой судьбы.

— Какой? Жениться на голытьбе? Так, кажется, говорила твоя мама?

— Оставь мою маму в покое. Если бы Маша не была твоей дочерью, я бы первый их благословил!

— Да неужели? А как же мисс чего-то там? А? Или кто она у тебя? Куда же без мисс-то? Ноги от ушей, мозгов ноль.

— Мы обсуждаем не меня, — голос Льва прозвучал ровно. — Если Ромка решит жениться на мисс чего-то там, флаг ему в руки, решит на девочке из простой семьи — я тоже поддержу.

— Раньше я считала, что ты просто трус, а ты, оказывается, еще и лицемер. Уходи, Лев, я от тебя устала. Скоро Машка придет.

— Ты с ней поговоришь? — Табуретка вновь сдвинулась по полу, и Маша поняла, что Лев встал. У нее было несколько секунд на принятие решения: сделать вид, что только что вошла, или же признаться, что все слышала. Соблазн заставить оправдываться самоуверенного Льва Крестовского был велик, вот только Маша понимала, что маме тоже придется оправдываться. Она попятилась к двери, собираясь громко ею хлопнуть, будто только вошла, но после следующих слов Льва ее ноги приросли к полу:

— Либо ты решаешь вопрос с переводом Маши, либо я начинаю процедуру признания отцовства через суд. Во втором случае детям будет сложно. — Лев говорил совершенно спокойно, будто каждый день подавал в суд на признание отцовства.

Маша на миг представила себе, что начнется суд, ее папе сообщат, что он не ее папа… Ее милому, мягкому папе, который мухи в жизни не обидел, придется ходить в зал суда, слушать, как чужие люди лишают его семьи… Она не думала всерьез о том, что это будет означать для нее, для Крестовского. Думать об этом было слишком страшно.

Мамин голос прозвучал хрипло и незнакомо, когда она заговорила: