Многогранники

Он слышал, как тикают настенные часы, негромко жужжит холодильник, едва слышно дышит Маша… На фоне этой тишины его сердце колотилось так громко, что Маша непременно должна была услышать.

— Я могу тебе помочь? — вдруг спросила она, и он распахнул глаза.

Без очков общая картинка смазывалась, однако сидящую совсем рядом Машу он видел удивительно четко. Серо-зеленые глаза, выбившиеся из прически пряди и очень встревоженное, сочувствующее лицо. Это немного отрезвило.

— Нет, спасибо. Ты и так со мной сегодня провозилась. Извини за эту сцену. Небольшие неприятности…

— По-моему, не небольшие.

— Как много ты слышала? — спросил он, переводя взгляд на потолок.

Смотреть на девушку Волкова так близко было неуютно.

— Ту часть, что была на английском, я почти не поняла. А твой разговор с отцом… У твоих родителей проблемы?

— А тебе-то что? — огрызнулся он ее же словами.

Правда, какое дело ей, благополучной девочке, до его проблем? Вон пусть с Волковым своим разбирается. Маша вздохнула и, отняв на миг полотенце от его переносицы, приложила его вновь другой, более прохладной, стороной.

— Ты прав, меня это в общем-то не касается, — негромко произнесла она. — Но я бы очень хотела тебе помочь, если бы могла.

— Зачем? — Он распахнул глаза и сел прямее.

— Потому что ребенок не должен выглядеть таким несчастным, разговаривая со своими родителями, — вдруг ответила Маша.

Роман медленно отвел ее руку со льдом и, потрогав под носом, понял, что кровь уже не течет.

— Маша, — произнес он, отодвигаясь от нее вдоль дивана, насколько позволял журнальный столик, — чего ты хочешь от меня на самом деле?

— Я? — Глаза Маши удивленно распахнулись.

Либо она была прекрасной актрисой, либо же отец ошибался.

— А ты как думаешь? — спросила она.

— Это какая-то игра, да? — уточнил он.

Маша, как ему показалось, растерянно помотала головой, Роман же вдруг вспомнил о том, что в каюте Маша сама села на кровать, а потом засуетилась, испугалась и выбежала прочь. А что, если слезливая история про бабушкиного соседа была придумана на ходу, чтобы выбить его из колеи? Что, если на самом деле Маше нужно было просто остаться с ним наедине?

Сам Роман не попадал в такие истории, но слышал от друзей, что в смешанных школах и колледжах это довольно частая практика. В случае обвинений в домогательствах есть только слово жертвы против слова насильника. И закон, как правило, не на стороне последнего. Перед переездом в Москву отец предупреждал его, что девушки из необеспеченных семей могут идти на различные уловки.

Роман еще раз посмотрел на Машу. Она сидела слишком близко для незаинтересованной персоны. Что, если это месть Волкова? В такой двусмысленной ситуации, после случившегося три года назад, никто не поверит Роману. От этих мыслей его даже затошнило. Он провел рукой по лицу, взъерошил волосы и, посмотрев Маше в глаза, твердо произнес:

— Тебе пора, Маша.

Маша отвернулась, заправила за ухо одну из выбившихся прядей, собрала с пола полотенца и отнесла их на кухню. Роман, нацепив очки, пошел следом.

Маша аккуратно сложила полотенца на столешницу у раковины, убрала пакет со льдом в холодильник и направилась к выходу.

Пока она обувалась, Роман, чтобы чем-то занять руки, решил поправить сложенный на верхней полке шарф. Шарф соскользнул и упал к Машиным ногам. Роман не успел даже глазом моргнуть, как Маша за ним наклонилась.

— Я сам, — смущенно пробормотал он, думая о том, что Юле бы даже в голову не пришло дергаться, если рядом мужчина.

— Тебе предписан покой, — сухо произнесла Маша и, встав на цыпочки, попыталась положить шарф на полку.

Ее рубашка задралась, и Роман невольно взглянул на полоску кожи. Над ремнем джинсов были красное пятно и, кажется, ссадина.

— У тебя спина, — не подумав, ляпнул он и, забрав у Маши шарф, положил его на полку.

— Круто. Представляешь, у тебя тоже. Я лично только что видела, — все так же сухо ответила Маша.

Роман не понял, о чем она, но на всякий случай пояснил свою мысль:

— У тебя ссадина, кажется. — И тут его осенило: — Это после того, как Волков тебя толкнул? Ты же вроде в подоконник врезалась?

Маша одернула рубашку и принялась рыться в сумочке, делая вид, что не слышала его вопроса.

Роман вздохнул, мысленно обозвал себя придурком и пошел на кухню за пластырем и мазью. Да, правильнее было бы выставить Машу за дверь и забыть о ее существовании, но он подумал о маме. Та всегда любила, чтобы за ней ухаживали, заботились о ней. И Роман просто не мог допустить, чтобы девушке рядом с ним было больно, и не попытаться как-то это исправить.

Мысль о маме напомнила Роману о том, что у него есть проблемы понасущнее пребывания Маши в его квартире. Он знал, что отец вполне способен претворить свои угрозы в жизнь, но даже примерно не представлял, насколько отец может урезать его расходы. Если бы он не купил ноут три дня назад, у него сейчас была бы свободная сумма. Хотя… ноут ведь можно просто сдать в магазин! Он же еще даже не распакован.