Многогранник

– Так нужно, Амос, – говорила она полушепотом. – Возможно… возможно, мне нужно кое-что рассказать… Оно личное, очень личное и очень тайное. Амос, ты понимаешь, что они не должны знать о том, где ты будешь этой ночью? – девушка с серьёзным видом взяла свой саквояж и поднесла к Амосу. – То, что здесь лежит, – стоит не миллионы, миллиарды или квадрагинтиллионы – оно стоит жизни. И тот, кто владеет этим саквояжем, находится в опасности, ибо содержимое имеет историческое значение: с помощью него я могу изменить мир… в самом прямом смысле, – юноша смотрел на неё не то со страхом, не то с паникой, не то с непониманием. – Ты даже не представляешь, что я узнала за эти года, ты не представляешь, кто и зачем создал все это, – и она обвела взглядом вокруг себя. – Только ничего не говори ни сейчас, ни потом и никому. У меня через минут пятнадцать начнётся урок – я не могу спрятать эту сумку, но ты сможешь… Да, Амос, спрячь её так, чтобы никто не знал, где она, кроме тебя. Я её заберу вечером, как подготовлю все к завтрашнему балу, но потом снова отдам, а ты снова её спрячешь и принесешь её уже только к полуночи в Естественно-научный комплекс: мы должны будем кое-что сделать, – девушка подняла саквояж, нажала на красную метку, и он исчез – Амос удивился, ибо все ещё его чувствовал. – Не переживай: это мой новый прогрессик в защите информации. Так никто не увидит её. Просто возьми за ручку и, ничего не говоря, иди и прячь его. Если понял, кивни, – юноша смиренно кивнул в ответ. – Хорошо, спасибо, до встречи… – они пожали друг другу руки, Амос, порой оглядываясь, пошёл в сторону от Мишель. – Отлично, – оставшись одна, девушка от усталости присела на балкон и протерла глаза. – Теперь дело за малым: перенести документы на телефон и отдать его мисс Хидден…

Отдавшись слабости, девушка хотела оставшиеся пару минут провести в молчании и тишине, но тут её курс вышел из-за угла и с хохотом и криками направлялся к кабинету близ неё.

– Ты точно фрик! – слышалось в метрах двадцати от неё.

– Тебе наряд-то кто подбирал? Бабушка? Ах-ха-ха, – гудела толпа, шедшая вокруг одного темнокожего мальчика в полосатом жилете с бабочками и в серых штанах с маленькими цветочками в самом низу штанин.

– Ах-ха, – искусственно отсмеивался он, – точно бабуля… Прямо с того света! Хах…

– Во-оу, – протянул кто-то сзади, – да твой юмор темнее, чем… чем ты! Ах-ха-ха, – на миг затихшая масса школьников вновь залилась смехом.

Тот юноша казался весёлым.

– Что происходит? – ровным тоном спросила Мишель подошедших ближе однокурсников.

– Да ничего… – все замялись, пытались что-то ответить, но лишь мямлили, как и всегда, когда Мишель указывала им на их неправоту.

– Не надо, Чарльз, – остановив объяснения голубоглазого блондина со смазливой внешностью, быстро проговорила она. – Я знаю, что что-то не так. Что это за глупые шутки? – продолжила девушка твёрдо и не терпя пререканий.

– Да мы просто пошутили: он же выглядит, как не знаю кто! – встрял в разговор высокий кареглазый брюнет, точно с такой же смазливой внешностью, как и тот блондин, по совместительству главный разжигатель смешков в сторону милого мальчика в полосатом жилете.

– Что значит: «он же выглядит, как не знаю кто»? Тебя безусловно не должно волновать, Дигс, то, как он выглядит, то, что он носит, и то, каким ему быть. Это его выбор. Если он так хочет, если ему так нравится, то вы все, – Мишель указала пальцем на сконфуженную толпу школьников, – вы все не имеет права его осуждать: это его жизнь.

– Да ничего, Мишель… Это же просто шутки… – запинаясь, говорил тот мальчик в жилете с бабочками.

– Нет, Ник, – девушка аккуратно взяла его руки. – Это – не «просто шутки». Это – то, что тебя расстраивает, то, что тебе не нравится, – мальчик с легким испугом отпрянул от неё. – Не надо, Ник, – Мишель продолжила с тем особым тоном, который словно указывал всем, что стоит делать и как, – они тебя больше не будут задирать. Да, ребята? – ей не решительно кивнула пара людей. – Ты прекрасен по-своему. Помни это. И вы, – девушка вновь обратилась к толпе, – вы тоже прекрасны по-своему, но, пожалуйста, уважайте прекрасное в других; не надо самоутверждаться за счет оскорбления и принижения – пусть и не специального – более уязвимых. Я знаю, что вы лучше и выше всего этого… Тем более все помнят, что произошло в прошлый раз… – погрузившись в воспоминания, Мишель с однокурсниками поникли на какое-то неизвестное для них всех время: может, час, может, два, может, на те действительно оставшиеся две минуты.

По коридорам пролетел звон, сообщающий о преддверии урока (время, чтобы ученики зашли и приготовились к занятию).

– Ладно, не будем о грустном, надеюсь, мы все всё поняли, – с доброй и живой улыбкой заключила Мишель, пропуская ребят вперёд.