Многогранник

– Неважно… – сказал Раф и сделал глоток чая; друзья решили не мешать его рассуждению. – Важнее то, что он не такой, каким мы его видели столько лет. Представляете ж, у него есть сердце!.. Он не так просто был с нами груб… Как оказалось, даже очень непросто. Вы, наверное, и не догадывались, а у него была много лет назад одна ученица, как я понял, очень талантливая. Он говорил о ней: «Лиличка стоила всех моих учеников и самого меня! Такая умница, такой гений своего дела. Что она только и не напридумывала за те года, эх! Она была… не превзойдена». Его грубый и такой постоянно мрачный голос, да такие слова! Оказывается, раньше он был другой: добрый, радостный, очень любил помогать ученикам и… давал много воли на их творения, так много, что однажды не уследил. Вообразите, два десятка своевольных учеников, творящих шедевры кулинарии, кругом посуда, ножи, включённый огненные столбы для максимально обжарки и лишь чутка дисциплины. Один толкнул другого – полетели нож, посуда, на пол упали пачки и бутылки с ингредиентами. Девочка шла с подносом, на котором стоял ещё не запечённый пирог – не увидела под ногами ничего и наступила, а напор в них был сильный, такой сильный, что даже струя со смесью из этих самый странных специй брызнула наискось в другую девочку. Подумаешь, был бы там кетчуп или горчица – ничего, но там была какая-то органическая пыль, о которой нам даже и не рассказывали, не помню названия, но что-то связанное с пероксидами. Как оказалось, её излишек в сочетании с тут же попавшим под огонь лицом вызывает внутренние взрывы. Просто увидьте это: стоит Клерк Грид у своей коморки, смотрит на учеников и замечает, что на одну девочку попала давно известная ему приправа с взрывным характером, он бежит к ней, чтобы помочь и спасти ее, но девочка, ничего не видит: пыль же не почувствуешь на себе, да и в таком беспорядке хоть что могло упасть на неё (не привыкать!), и решает отнести свой десерт на поджарку. И что интересно – все это время качающаяся на краю бутылка масла вдруг падает и разливается прямо под ноги той девочке. Она скользит, пытается остановится, но не может. Преподаватель все ещё проталкивается через горы учеников и посуды. Девочка – от роду лет четырнадцати, совсем как ты, Мишель, – проскальзывает к включённому огню, пылкому и огромному, и взрезается телом в обжигающую основу, а лицом – в сам огонь… Она могла бы и вся в него попасть, но мистер Грид успел схватить её за ворот рубашки. Вроде бы, вот и все: обошлась лишь ожогами, но – нет. Только преподаватель повернул её к себе, как кожа закраснела, девочка начала пронзительно кричать: пыль скучилась в небольшие кружки и начала взрываться. Представляете? На его глазах взрывался человек. Все, кто там был перепугались. Но, и будучи перепуганным, мистер Грид не спасовал – сразу же накинул специально антипожарное покрывало, чем предотвратил сожжение, или точнее, полный взрыв девочки, и вызвал спецслужбу… – допивая последние капли чая, Раф замолчал; давно уже присевшие к нему ребята не могли найти ни слова, чтобы хоть что-то ответить на это – юноша продолжил. – Приехали специалисты – госпитализировали её. И снова-таки можно было рассчитывать на спасение, но… оказалось, что пыли было слишком много, и была она с какого-то подпольного рынка, следовательно, являлась опасной и без того. Девочка выжила, но пыль модернизировалась, приспособилась и оказалась в подкожной ткани, обвернутая слоями жировых структур – получились шарообразные гранулы со смертельным веществом: оболочка едва треснет, и пострадают вся кровеносная система, следовательно девочка умрёт… Было решено не делать операций: слишком опасно даже с новейшими технологиями, и стали поддерживать её жизнь за счёт аппаратов, совмещая с попытками внедрить какие-либо лекарственные препараты, по мнению врачей, способные растворить содержимое «гранулы смерти», но очень дорогие… После случившегося мистера Грида выгнали из какой-то там школы, было составлено множество протоколов, но он все же остался на свободе, ибо прямо не был виноват. Но сам он думал наоборот, потому все двадцать лет (!) навещал Лили и просил каждый раз прощения, так же помогал её семье, спонсируя средствами на лекарства и оборудования – это помогло дожить девушке до 34… Вы же знаете, что он вечно был несносный и раздражительный, но сегодня весь день он молчал и не показывал никаких эмоций, кроме глубокой печали, струящейся из его глаз… Оказывается сегодня перестали действовать все препараты, и девушка умерла… – юноша убрал давно опустевшую кружку из рук и закрыл ладонями лицо. – Когда я задержался, собирая учебники в портфель, прошло уже много времени, и он, наверное, думал, что все ушли, потому со всей злости бросил из своей коморки журнал, не увидев меня, к счастью. Там, как я узнал позже, было её дело. Оттуда мне все и стало известно. Какой я ужасный! Я прочёл чужую жизнь! Какой я ужасный! – юноша вскричал и из-под ладошек вновь полились слезы. – Знаете, – через пару минут убрав руки от лица, сказал Раф, – а ведь он уже оплатил её похороны и заказал в память о ней четырнадцать тысяч лучших десертов с алмазным порошком на бело-золотых обвертках. Эти десерты будут разосланы по всему миру, и на их эксклюзивной упаковке напишут: «Ни одна крошка не сравнится с мастерством и талантом, который я погубил в моей Лили; она была…» – а на самих десертах укажут, какой она была… – юноша глубоко вздохнул и с дрожью в голосе продолжил. – А я его считал ужасным! Это я ужасный, а не он… – Раф тихонько заплакал.