Много шума из никогда

— I said, SHIT!! (Да побери же вас черт, рядовой!) — Скольник присел от страха и старался не смотреть на выкатившиеся глаза чернокожего сержанта, который аж посветлел от бешенства. — What’s the damn way you answer me, private?! You gonna eat your balls next time you answer me that way!! (Вы отвечаете мне не по уставу. Никогда больше не допускайте этой ошибки.) You gonna tell me «Yo, Sir!» and keep your damn nodding for ya mum! (Вы должны отвечать мне «да, сэр!», а не кивать головой.)

— Йо, сэр! — гаркнул Джим Скольник, жмурясь от страха,

— Выньте жвачку изо рта! — У Скольника не было жвачки, но он умудрился ее вынуть. — Теперь слушайте приказ. Пока мы доберемся до этой туземной дыры под названием Санда, я хочу узнать определенные детали. Отвечайте на вопросы быстро и не сутультесь. Вы солдат демократии, а не кусок бычьего дерьма! Вам приходилось раньше встречаться с этим… с Куруядом?

— Йо, сэр! — проорал Скольник, радуясь, что отвечает по уставу.

— Он есть предводитель местных террористов, которые хотят свободные демократические выборы в этой стране быть проваленными, не так ли? — спросил я, чувствуя, как в мою речь органично проникает английский синтаксис.

— Нэй, сэр! Он есть подлый влах и жирец Чурилин, Чурилиной охраны наставник и вожак!

— Тебе известен предстоящий маршрут Чурилы? Куда его головорезы ожидаемы быть к ночи? Они ожидаемы уйти из Санды в другое место, не так ли?

— Йо, сэр. Само Куруяд направился во Властов, опережаючи движение божка своего. А вой Куруядовы — то быть влаки, враны и дивы — движутся со Чурилою попутно и нескоро, от Санды до Глыбозера и дале по городам и селам до самого Властова-града.

Блестяще. Террористы уходят из Санды, оставляя там, скорее всего, небольшой отряд гарнизонной службы для охраны Чурилиных тотемов. Крупных сил противника в деревне не будет, и я смогу выйти в зону альфа один, без огневой поддержки. Надо просочиться к тотемной площади и скрытно проникнуть в подземелье. Там находится ценнейший груз — как я понимаю, парни в штабе затеяли всю эту операцию только для того, чтобы в Вашингтоне заполучили образец новых советских сапог на реактивной тяге…

— Слушайте мою команду, рядовой Скольник, — тихо сказал я, когда часовая стрелка хронометра сместилась на одно деление, а сквозь полуденный хит, встававший к небу от рисовых полей, проступили очертания вьетнамской деревеньки. — Видите эти хижины? Это есть деревня под названием Санда, если верить нашей разведке. Население в целом лояльно красным, но коммунистов здесь сейчас немного. Вы останетесь здесь и будете следить в бинокль за моими передвижениями. Проверьте свое оружие.

Скольник заученным движением перебросил на грудь автоматическую винтовку, а я не спеша снял очки и приблизил к спокойным глазам окуляры бинокля. На главной деревенской площади хорошо виднелся огромный черный памятник — очевидно, монумент какому-то коммунистическому лидеру. Под ним копошились немногочисленные фигурки желтопузых, но на таком расстоянии невозможно определить, насколько они вооружены. Я положил тяжелый бинокль во влажную азиатскую траву и полез в нагрудный карман — три поляродных карточки затрепетали в негритянских пальцах…

— Слушайте, Джим… — Голос сержанта Барри Боя споткнулся и задрожал. — Если я не вернусь… передайте моим девочкам… передайте Салли, Джоанне и Бесс, что я… что я не приду к ним в школу на праздник в честь дня Четвертого июля…

Джим Скольник посмотрел на меня глазами настоящего американского парня и тихо сказал:

— Вы вернетесь, сэр.

И я пошел в Санду. Предварительно я, правда, стащил с подчиненного белую рубаху, потому что она мне понравилась. Она интересно скрывала мои бомжовые штаны и правое плечо, окутанное окровавленными тряпками с примочкой из калинового сока. Ощутив нежное прикосновение недавно стиранной ткани к телу, я душевно помолодел. Я показался себе милым и добрым славянским крестьянином, который только что вышел на свежий воздух после сытного домашнего обеда… Обед… Мой старый забытый друг… Эх, да что теперь вспоминать! Впереди враждебная деревня и смертельные опасности.

Опасности притаились на время и решили наброситься на меня не сразу, а чуть позже. Я мирно вошел в селище через традиционно распахнутые ворота — местные жители уже не валялись повсюду в сонной неге. Болезненно приходя в себя после ночной пьянки, они создавали народное море на улицах, медленно передвигаясь вдоль заборов, заспанно поглядывая на зрелое солнышко и беззлобно матеря друг друга за леность. Праздничный грим растекся теперь по лицам девок, и они нехотя прикрывались платками, неуклюже поднимались с жесткой земли и трогались домой — отлеживаться и ругаться с матерью.