Много шума из никогда

И тут одному сравнительно неглупому и отнюдь не ленивому парню пришла в голову очень ценная мысль. «Кажется, стране нужен новый руководитель, способный превратить хаос в гармонию справедливого правления» — примерно так звучала эта мысль. А парня звали… совершенно верно, Сварогом. (Кое-кто, правда, не рекомендует произносить это экзотическое имя вслух, но вам, любимые потомки, бояться нечего.) Не питая слабости к гиацинтам (кажется, он вообще ненавидел растительность в любом виде), Сварог поднял воротник своего черного плаща, раскурил в мундштуке дорогую сигарету, раскрыл окно в полночь и хищно улыбнулся в направлении Престола. Его дочь, прежняя дурнушка Мокша, начинала раздражать нестареющего папашу. «Девочка открывает собственный бизнес, она не уважает дорогого родителя», — думал Сварог, перебирая в руке бледные стеклянные шарики. «Она никогда не писала мне писем… в конце концов, мне надоело торчать тут, в горах, среди снежных людей и гоблинов!»

И Сварог придумал большую и редкую гадость. Посоветовавшись с какими-то абсолютно чужеземными и мрачными духами Востока, он раздобыл в Большом Вавилоне маленький черный камушек. У кирпичика было даже собственное ласкательное имя — Илитор [77]. Представляя собой чудо современной науки и техники, Илитор магически заключал в себе основы нового мирового порядка, спроектированного восточной нечистью. Центральное место в божественной и светской иерархии нового образца должно было принадлежать лично Сварогу, и он только изредка обязан был отчитываться перед чужеземным Хозяином [78], тихо правившим в своем Вавилоне и почти не совавшим нос в славянские дела. Черный камушек нужно было положить в нужном месте в нужное время — и не где-нибудь, а на вершине Боричева холма в Престоле. По прогнозам компетентных астрологов и вавилонских хиромантов, в определенный день на этом холме должно быть начато строительство главного святилища будущей Руси — таким образом, засунув свой любименький Илиторчик в основание этого здания, Сварог мог бы со спокойной совестью заказывать себе императорскую корону.

Дело оставалось за малым — доставить Илитор на Русь, в стольный град. Замечу, что задача Сварога осложнялась присутствием в славянских землях дикого количества абсолютно недобитых богатырей и прочих оборванцев, закосневших в средневековых идеях национал-патриотизма и никак не желающих давать спуску всяким заморским миссионерам с волшебными камушками. Кроме того, сама Мокошь смогла каким-то образом пронюхать о гениальном плане родителя и готовила Илитору слишком горячий прием. Со счетов не следовало сбрасывать и всю эту совокупную божественную мелочь вроде Стожаров и Стрибогов — эти парни сколотили вокруг себя бандитские группы и активно противились введению на Руси нового режима правления.

Именно поэтому Сварогу был нужен не просто энтузиаст, готовый контрабандой пронести студеный осколок Илитора на Боричев холм, а настоящий Миссионер. Персонаж, возглавляющий нашествие новой культуры, нового образа жизни, нового мышления, наконец. Персонаж с открытой улыбкой, способной завораживать сердца этих средневековых варваров. Персонаж с накачанными бицепсами, умеющий придушить всякого консерватора, ренегата и ортодокса, который попытается перейти Илитору светлый путь к власти. Разумеется, у Сварога был такой персонаж — его собственный внук, летучий голландец Чурила Пленкович — молодой красавчик-полубог: прирожденный воин и бабий прелестник.

Чурила — это звучное имя он получил в честь своего пращура Сварога, которого некоторые народы из чувства глубокого уважения именовали своим Чуром [79], то есть прародителем. Воспитанный на песчаных берегах Суры, истекающей в Сурожье море, Чурила был прекрасен телом и искусен в магии. Волшебные сапоги, подаренные дедулей, существенно упрощали Чуриле жизнь — в этих модных кроссовках он мотался по континентам, набираясь полезных знаний и опыта политической борьбы. И все же мозг не был главным оружием этого подонка. Женщины — вот была его опора и поддержка; на женский электорат он мог рассчитывать вполне. Если верить желтой таблоидной прессе, в своем искусстве он добился таких высот, что девушки беременели от одного Чурилиного взгляда — разрожаясь впоследствии, правда, нежизнеспособными уродами, умиравшими до рождения и пополнявшими ряды лесной и водяной нечисти.