Много шума из никогда

Данила тоже подмигнул Жереху, но вдруг легкая горечь тонкой струйкой прозвенела в потоке меда: Данила понял, что Жерех не узнает его. Жерех даже перестал улыбаться: теперь он с мучительным напряжением вглядывался сквозь толщу зеленого золота в воздухе и пытался разглядеть Данилу — но не мог, и потому улыбался как-то смущенно и жалобно… «Ты кто? Я не знаю тебя… Как твое настоящее имя?» — донеслось до Данилы, и он увидел, что рот Жереха движется, выговаривая эти слова с некоторым опозданием… «Разве ты не узнаешь меня?» — почти обиженно подумал Данила и вдруг услышал, что мысли его звучно прогрохотали поверх мелодичного шума в ушах.

Сонно распутывая мягкий клубок памяти в голове, Данила припомнил, что нужно скрывать настоящее имя. Ведь он даже заготовил псевдоним, решив назваться Гусятой — одно из немногих славянских имен, которые знал. Но… Даниле вдруг стало жалко беспомощного, потерявшегося Жереха, утонувшего в зеленом янтаре. Он захотел помочь ему поскорее разобраться, что происходит, — и потому произнес свое настоящее имя.

«Дани-ил… Я ждал тебя, и ты приспел вовремя… Данэ-ил… настоящее, крепкое иудейское имя», — будто эхом отозвалось мохнатое лицо, и Данила увидел, как Жерех успокоился. Он снова улыбнулся гостю как старому другу — и Даниле стало невыразимо радостно от этого: в воздухе над столом замелькали вертлявые золотистые змейки… они кружились так весело, взмучивая воздух волнами лазоревых искр! Данила улыбнулся и закрыл глаза, но змейки скользнули меж ресниц и снова затанцевали, зазвенели… «Ну-ну, ладно-ладно, мой друже, — удовлетворенно пророкотал Жерехов голос. — А теперь признайся: ведь рожден ты славянином и ко мне приехал разведывать и проискивать… Ну — признайся… любишь ли Русь?»

Данила любил древнюю Русь болезненно и ревниво, как русоволосую женщину с рысьими глазами, способную рожать ему красивых и здоровых детей. И он почти расхохотался в лицо Жереху: как же не любить этот светлый народ! Этих синеглазых старух на завалинке, тощих пацанят с удочками на плесе… однорукого Середу с бревном на плече? Данила почти уже ответил на Жерехов вопрос — но вдруг перехватил сквозь нефтяную пленку пьяной мути в глазах неожиданно прямой и заостренный черный взгляд. И сразу понял: Жерех почему-то ненавидит славян. Не выносит кислого хлебного запаха и угарных шуток, не любит кваса и бесовских игрищ в бане — в глазах азиата читался ужас, впервые испытанный вождями его племени при виде обоюдоострого меча.

И Данила солгал не потому, что вправду очнулся, подавил в себе приступ наркотической болтливости. Нет. Он еще не вспомнил, что отвечает на вопросы врага — в липкой магической субреальности цветочного опиума Жерех казался ему старым приятелем, верным и испытанным. И фальшивая, эфирная любовь к Жереху, воспринятая вместе с глотком петуниевого меда, внезапно оказалась спасительной для Данилы. Впоследствии он часто задумывался, почему вдруг сумел солгать. И наконец понял: чтобы… не огорчать Жереха. В этот миг Данька мог сделать и сказать все, что угодно — лишь бы не перечить своему старому другу.

— Нет, не люблю славян! — произнес он и медленно подумал, что нужно бы отвести глаза. Но тяжелая голова почему-то не двигалась, а взгляд невозможно оторвать от пронзительных, восхитительно-черных Жереховых глаз. — Давай не будем говорить об этом, — подумал Данька, и мысли внезапно прогрохотали вслух. — Бог с ней, с Русью. На все воля Божья.

И снова Данила ощутил, что порадовал Жереха своим ответом. По-кошачьи жмурясь в улыбке, хозяин приблизил бородатое лицо и доверительно положил темную ладонь на плечо: как старый приятель он мог позволить себе подобную фамильярность. Медовая волна нежности вновь захлестнула Данилино сердце: разве есть у него друг более верный, чем толстяк Жерех! Сколько раз выручала из беды эта пухлая рука с обломанными ногтями… Прикрыв глаза, Данила стал вспоминать их с Жерехом совместные приключения — и тут же услужливо закружились в голове, невесть откуда взявшись, яркие картинки небывалых воспоминаний, похожие на обрывки глянцевых фотографий.

— Люблю я тебя, о Данэил, избранный из воинов! — вновь послышался у самого уха Жерехов шепот. — Доверяю тебе все помыслы мои, все чувства без остатка! А ты… не жалуешь меня. Не хочешь поведать мне самой сокровенной твоей тайны, хоронишь под языком заветное слово! Не обижай преданного Друга…