- Тебе нужна хорошая, смирная, положительная баба. Ее поставишь в стойло, она себе и стоит. И есть у меня одна на примете. Но это я зашел издалека, а если непосредственно коснуться предмета нашего разговора, то речь, собственно, о моей сестре, еще не старой женщине с хорошими манерами, приветливой и отзывчивой. Она здесь уборщицей, скоро заявится, и я вас познакомлю. Ей замуж давно пора, и очень хорошо, что вы друг другу подходите по всем статьям. Ты от нее слова лишнего не услышишь. Цикады в счастье живут, у них у всех жены безмолвны... Так сказал однажды, минуя это фойе, Сердцеведов и пояснил специально для меня, что просто повторил высказывание одно древнего греческого поэта. Вот и станешь ты такой цикадой. Чего еще желать? Ты готов?
Острецов окинул фойе задумчивым взором, и ему представилось, что толпится здесь опрятный, принаряженный, благоухающий народ, мужчины, умиляясь, скручивают губы в колечко, женщины, веселясь, обмахиваются разноцветными веерами и неуемно стрекочут, а цитирующий древнего грека драматург проскакивает петушком, может быть, фертом каким-то. О себе же он вообразил, будто отлепляется от одного берега громадной темной реки и прилепляется к другому, и так много раз, хотя времени проходит совсем не много, а река несется в царство мертвых, и мощь ее отнимает у него душу.
Сейчас в этом фойе тихо, пустынно. Гардеробщик жарко и с некоторой затхлостью зашипел:
- Да что ж за промедление... уговаривать надо?.. ты в уговорах нуждаешься?..
- Нет, не надо... почти или даже вовсе не нуждаюсь... Просто душу жалко, уносит ее река...
- Какая река?
- Река времени. Была живая душа, а осталось одно томление.
- Сойдешь и с томлением, - заключил гардеробщик, снова доставая бутылку. - По возрасту ты вполне еще подходящий для томления субъект. Моей сестрице другого и не надо, самое оно, и оба вы как безупречная пара башмаков, что называется сапог сапогу... Любви большой между вами не обещаю, люди вы все-таки уже, как ни крути, изношенные, но приятность отношений наверняка будет, гарантирую.
Острецов хотел, чтобы последнее слово осталось за ним.
- А если я, - сказал он, - как человек, простивший тебе зло, которое ты мне причинил, потребую, чтобы твоя сестра в дальнейшем шла узким путем и философствовала?
- Не скажу, что понял твое высказывание, врать не буду, но, думаю, со временем разберемся... - ответил гардеробщик после недолгого и, похоже, ничего в себе не содержавшего размышления и протянул своему новому другу полный до краев стакан.
И вот тут-то и не нашел Острецов, что ответить. Не за ним осталось последнее слово, и, осушая стакан, с детским недоумением, в некотором замешательстве смотрел он на дверь, ожидая появления уборщицы, своей будущей бабы.