Десять лет ушло — как не бывало,десять лет, как нас перемололо.Но ты стала несравненно лучше,несравненно — разве в этом дело?Вышло все — и все не получилось,все как надо — но нельзя однаждыжизнь принять, как праздничный подарок…Может, впрочем, я и ошибаюсь.Ну, а сам я? Да, меня как будтопопусту ничем не одарили.Может быть, наоборот, и этотоже дьявольские выкрутасы.Ах, как надо, чтобы хоть единыйраз явился Санта-Клаус,вывалил мешок, гремя в прихожей,а в мешке все ваши сновиденья.Неужели вот он, Санта-Клаус?Далеко еще до Рождества-то.Это господин другой породы —чертик из пружинной табакерки.Но пора, уже пора обратно.Подошли официанты дружно,словно родичей в дорогу провожают.Собирают толстые пакеты.— Ты поедешь? — говорит мне главный.— Не могу, на дачу мне вернуться надо обязательно. —Вот жалко, ведь недолго будетбелофинский свет наш, посидеть в такие ночи любо.— Нет, увы, — ответил я со вздохом,вспоминая скучную каморкув общежитии писательском убогом.Как бывает в срочный миг отъезда,все рассыпались. Хозяин ресторанаутащил куда-то господина нашего,дружки пошли по пляжу прогуляться.Мы вдвоем остались.Д. Бобышев и Е. Рейн— Где теперь увидимся? — спросил я. —Где теперь, через какие годы?— Ну, теперь, — она ответила, — не фокус,хоть сегодня, завтра, послезавтра.Только для чего? Ведь все, что былодесять лет назад, — все было правдой,только мне она не по карману.Был бы ты бродяга, неудачник,я бы думала: тебя я погубила;был бы ты деляга, вроде мужа моего,вышло бы — я приз переходящий.А теперь мне хочется покоя,я за десять лет его дождалась.— Ну, а я вот нет. Ведь все на свете,все, что я придумал, пересилил…ведь за всем одно воспоминанье:предвечерье мутное в июле,и стоим мы на соседнем пляже,надо нам спешить на электричку,надо нам решить, чего мы стоим.До сих пор я все это решаю,как решу, так и покончу с этим. —И тогда она сухую горсткумелкого песка взяла со взморьяи вложила мне в ладонь.Что значил этот жест,никак мне не дознаться.Тут подъехал их автомобильчик,погудел нетерпеливо, нервно,отзывая компаньонов с пляжа,и через минуту он рванулся.Вынул зажигалку, закурил я,и она сыграла буги-вуги.То, что мы отплясывали буйновперемежку с танцем па-де-катром.1987–1992РОЗОВАЯ МУЖСКАЯ ЗАМШЕВАЯ СУМКА
Это случилось летом 89-го года. В Амстердаме на барахолке Ватерлоо я приторговал себе сумку. Она была очень не новая, но и давал я всего два гульдена. Хозяин лавочки старый еврей сумку мне продал, но моя цена разгневала его. Отдавая сумку, он сказал что-то рассерженное, невразумительное на непонятном мне языке. Мне даже показалось приблизительно так: «Бери, уходи, и будь ты проклят».
Я положил в сумку очки, паспорт, авиабилет до Москвы, последние 30 долларов, блокнот со стихами.