Стояли холода. Шел Тицианв паршивом зале окнами на Невский.Я выступал, и вдруг она вошлаи села во втором ряду направо.И вместе с ней сорок девятый год,черника, можжевельник и остатоктой финской дачи, где скрывали нас,детей поры блокадной и военной.А сорок шесть прошло немалых лет.Она вошла в каком-то темном платье,почти совсем седая голова,лиловым чуть подкрашенные губы.И рядом муж, приличный человек,костюм и галстук, желтые ботинки.Я надрываясь кончил «Окроканы»выкрикивать в благополучный зали сел в президиуме во втором ряду.А через час нас вызвали к банкету.Тогда-то я и подошел, и вышлокак раз удобно, ведь они пришлименя проведать — гостя из столицы.Как можжевельник цвел, черника спела,залив чувствительно мелел к закату,и обнажалось дно, и валуныдофинской эры выставлялись глыбой.Вот на такой-то глыбе мы сидели,глядели на Кронштадт и говорилио пионерских праздничных делах:«Костер сегодня — праздник пионерский,но нам туда идти запрещено.Нас засмеют, поскольку мы ужепопали под такое подозренье,как парочка, игравшая в любовь».Я так всмотрелся в пепельный затылок,что все забыл — костер и дачный поезд,который завтра нас доставит в город.И в тот же пепельный пучок глядел сейчас.Совсем такой же. Две или три прядиседые. Вот и все. Как хорошо. Как складнополучилось: вы пришли, и мы увиделись,а то до смерти можно не поглядетьдруг другу в те глаза, что нынчестеклами оптически прикрыты.А рядом муж — приличный человек,перед которым мы не погрешили,а если погрешили — то чуть-чуть.Была зима, и индевелый Невскийжелезом синим за душу хватал.Ее я встретил возле «Квисисаны»,два кофе, два пирожных — что еще?Студент своей стипендией не беден.Мы вышли из кафе и на скамейкуна боковой Перовской вдруг уселись.Тогда она меня поцеловала.Я снял ей шапочку и в пепельный затылокуткнулся ртом, я не хотел дышать,и мы сидели так минут пятнадцать.— Ну как Москва? — Москва? Да что сказать,я, в общем, переехал бы обратно,когда бы не провинция такая,как Петербург, куда податься тут?— Ах, ферт московский, постыдился бы… —А Тициан на масляном портретесиял пунцовою гвоздикой из петлицы.Уборщица посудой загремела —пора, пора, пора, пора, пора!КАК ПОПАСТЬ ЗА КУЛИСЫ К ЛЕОНИДУ УТЕСОВУ
Мы приехали в Москву «Красной стрелой» в восемь тридцать декабрьским утром. Адрес у меня был: Лаврушинский переулок, 17. Это было удобно, пока дойдем, люди проснутся, и мы никого не разбудим. Шли мы к Вячеславу Всеволодовичу Иванову — великому Коме. Перед выездом звонили из Ленинграда. Нас ждали. Москва уже горела окнами.
Кома был в полосатой байковой пижаме. Книги лежали стопами даже в коридоре. Нас провели на кухню. Усадили за стол, накормили яичницей с ветчиной.
Бродский помалкивал. Я объяснил, что происходит в Ленинграде. Лернер, народная дружина, обком, Толстиков, тунеядство. Вот-вот арестуют.