Мне отмщение

   Отовсюду шелестело, мягко переливалось в ушах. Развевались длинные локоны, струились прозрачные черные одежды. Старики говорили: в полуденном мире Манат является как женщина ослепительной красоты - это в Сумерках у нее собачьи зубы и красные глаза гончей.

   Тонкие бледные губы изогнулись. Шейх мутайр почувствовал, как под штаниной течет предательская струйка. Он не хотел, не хотел смотреть Ей в глаза - а Она дотронулась кончиком пальца до его переносицы. Огромные, черные, без белка и радужки - сплошная матовая чернота. Льющийся мрак.

   Во мраке Салман увидел пылящий плотным строем отряд - под золотистым многохвостым знаменем аль-Ахсы. Пересекающий видение длинный меч со сверкающим лезвием. Медленно разворачивающегося к нему лицом черно-белого в наползающем тумане сумеречника - звякающий панцирь, бледный профиль, пустые горящие глаза нездешней твари.

   - Я не для того отдала вам сумеречника!.. Не по руке замахиваешься, Салман... Не боишься, что в скором времени красным железом попотчуют и тебя?..

   Манат улыбалась, Салман дрожал, жалко прикрывая ладонью промежность - мокрое мерзло. Свистел ветер.

   - Нельзя продавать вороную кобылу, Салман!.. Черная кобыла - моя, ты забыл?..

   Богиня висела в воздухе, над песком, текли прозрачные шелка, стыла на белых губах усмешка. Манат утекала с ветром, поднимаясь вверх, как парящая птица.

   - В-величайшая...

   Жалкий лепет. Древний, древний обычай: вороная кобыла раз в семь лет - жертва Хозяйке Медины. Мальчишкой Салман видел старых кляч, что еще бродили среди развороченных камней Старой Каабы.

   - Ты хотел помочь своим людям?.. Отчего же не воззвал ко мне?.. Глупец, тебе не вернуть Дахму!..

   Салман не понял, как оказался на коленях. Подвывая и ломая руки, он полз, ловил ускользающие прозрачные ткани. Их колыхал ветер, бросал в лицо, пальцы крючило холодом. Вокруг рыдали и стонали люди:

   - Величайшая! Заступись! Справедливейшая! Защитница! Оооо!...

   Звонко бился в уши, раскатывался ледяными градинками смех. Богиня веселилась.

   И вдруг мучительное терзание возросло - в слух царапнул пронзительный, металлический, звякающий голос. Голос врезался в смех, рвал уши, поднимал волосы на шее. Голос сорвался на злобный крик:

   - Не смей смеяться надо мной! Не смей! Я тебе не игрушка!

   В ответ прыгал, стеклянными шариками звенел смех.

   - Слышала?! Не смей!..

   Салману ощутимо скрутило живот - со страху. Он увидел, кто кричит.

   Вьющаяся волосами и рукавами Манат нависала над блескучей фигуркой. Нездешний, дующий во все стороны ветер трепал волосы и одежду сумеречника, разбрызгивал искры, как капли - а тот отмахивал рукой и кричал:

   - Я - не твой!!!..

   Манат веселилась:

   - Мой! Мой! Про должок - не забыл? Ты здесь, ибо таково мое второе желание!

   И сумеречник разом затих, съеживаясь и на глазах поникая.

   Манат усмехнулась:

   - Помни об уговоре...

   Самийа снова вспыхнул и крикнул:

   - Хочешь от меня услуги - приказывай! Но смеяться не смей!

   Теперь это был обычный, звякающий, но обычный сумеречный голос. В нем слышалась неподдельная, совсем человеческая обида. Сумасшедший лаонец стоял перед богиней во весь рост, сжав кулаки, упрямо наставив Ей башку прямо в лицо.

   На развевающиеся длинные шелка Салман смотреть не решился. Но понял, что ежели не влезет в беседу, потеряет разом и кобылу, и остроухого. И простонал:

   - Величайшая! Я сильно прошу прощения, смилуйся! Не буду его мордовать, и за кобылу забуду думать, о величайшая! Только смилуйся! Раз уж он свел Дахму и оказался в руках мутайр - пусть отработает!

   Воздух ощутимо дрогнул. Бледный острый профиль начал медленно-медленно разворачиваться к нему. На какое-то мгновение Салману помстилось, что на сумеречнике - полный блестящий доспех странного, нездешнего вида. Он сморгнул, и наваждение смылось. Да нет, все как было: заляпанный кровью грязный бурнус, разбитая рожа.

   Манат зашелестела тысячью смешков и развела белые-белые руки:

   - Разве я уже не отдала тебе самийа, о шейх?..

   - Величайшая! - взвыл Салман. - Заступись за нас! Он у бану суаль всех посек! Прикажи ему, величайшая! Скажи свое слово!

   Богиня запрокинула голову и расхохоталась. Внутренности Салмана выморозило от этого смеха.

   Манат нагнулась. Показала зубы в улыбке. И вспыхнула над шипящим, прижимающим уши сумеречником:

   - Отдаю его вам! Взыскивайте!

   Самийа зарычал. А Богиня ткнула пальцем ему в лицо:

   - Окажи мне третью услугу, Стрелок. Исправь содеянное. Защити этих людей.

   И с леденящим душу смешком добавила:

   - А как сделаешь - за тобой останется последний должок...

   Сказав так, Манат разом исчезла.

   Острое, страшное сияние погасло.

   Ужас отпустил сжавшееся в комок сердце, нездешнее удалялось, смывалось из полудня.

   Вокруг продолжали рыдать. Пережившие страшное люди всхлипывали, шмыгали носами.

   И тут послышались вопли:

   - Тревога! Идут! Чужие идут!!.. Карматы-ыыыы!

   Сумеречник пошатнулся и мрачно кивнул, улыбаясь. Нехорошо улыбаясь.

   Кстати, а почему он стоит? Он же на коновязи висел... Ладно, прошлое есть прошлое. Надо глядеть в будущее. Не зря говорят: судьба не Бог, ей не подчиняйся.

   И Салман мрачно процедил: