Мне отмщение

   Ибо в раю не устраивают шумных утренних пирушек, по парсийской моде именуемых шазкули. А надо вам сказать, что для устроения шазкули требуются изобретательность и сметливость, богатство и щедрость, знание и находчивость. Да и как же человеку ублажить гостей и не иметь столь похвальных качеств, посудите сами!

   Розы свежие, крупные, алого и розовых цветов потребно разбросать по самолучшим коврам. Проследить, чтоб отделили невольники благоухающие соцветия от шипастых стеблей и шершавых листьев. И не приведи Всевышний, чтобы нежные бутоны и распустившиеся цветы распались на лепестки! Ибо гостям предстоит сидеть на розах, и лишь поверх роз - на рассыпанных пухлым ковром лепестках. А уж поверх лепестков полагается разбросать серебряные монеты - щедро, дабы рукава присутствующих отяготились, и всякий, кто вошел бы в этот сад больной, вышел бы как рыкающий лев, а кто вошел бедным, вышел бы богатым.

   А главное украшение праздника в этом райском саду сидело на хорасанском ковре и перебирало струны лауда. Несравненная Арва, гордость мединских певиц, могла прикосновением нежных пальцев заставить лютню петь и плакать и стонать о потере, и за некие тонкие струны души пощипывал ее голос. И Арва подобна была свежему курдюку, или чистому серебру, или динару в фарфоровой миске, или газели в пустыне, и лицо ее смущало сияющее солнце, ибо было открыто. И была она прекраснее гурий рая - с грудью, как слоновая кость, втянутым животом со свитыми складками, ягодицами, как набитые подушки, и бедрами, как харранские таблицы, а между ними была вещь, подобная кошельку, завернутому в кусок полотна.

   И все это богатство, и розы, и несравненную мединку, и ее лютню Новуфель словно бы извлек из рукава, как ханаттанийский факир голубя-вяхиря, - ибо в городе царило разорение и ужас, и взору являлись следы кровопролития. Но на то и был Новуфель купцом богатым, продающим и покупающим, что позвал своего гостя не в дом, основательно пограбленный налетчиками, а в сад - ибо усадьба хоть и уступала размерами городским покоям ибн Барзаха, но вместила в себя всех: и свиту гостя, и его луноликих невольников и полногрудых рабынь, и черных рабов, и юных гулямов.

   И вот среди смокв и груш, абрикосов и султанских персиков, померанцев и сахарных яблок Арва пела, и голос ее дрожал древней скорбью. Ибо то была песнь Лейли, тоскующей по Маджнуну:

   Всех невзгод моих суть он знает - я знаю,
   Что волнует мне грудь он знает - я знаю.
   Нет причин объяснять все печали мои:
   Лучше, чем кто-нибудь, он знает - я знаю. 17

   А Ибрахим аль-Махди возлежал на ковре посреди дивных ароматов роз, и рука его опиралась на подушку, набитую перьями страуса, верх которой был из беличьего меха. И ему подали веер из перьев страуса, на котором были написаны такие стихи:

   О веер - нет тебя благоуханней,
   Воспоминанием о счастье дунувши,
   Ты веешь щедростью благодеяний,
   Как ветерок над благородным юношей. 18

   А вот Абу аль-Хайр не вспоминал о счастье! И не наслаждался праздником! Он вообще еле сидел на своем роскошном ковре.

   Вышитая по последней столичной моде кожа подушек рябила в глазах. Начальника тайной стражи подташнивало, в глазах плыло, а желудок бунтовал - перепелка и ягнятина оказались островаты, ханаттанийские рыжие пряности никогда не приходились ему по нутру, и уж тем более в теперешнем состоянии.

   После мяса принесли умывальные тазы, платки и курильницы, и от запаха мыла с мускусом несчастная голова заныла еще сильнее. Запах благовоний закружил перед глазами лица гостей и пестроту женских платьев - невольницы и певицы сидели вольно, без покрывал, и отпивали из подаваемых хрустальных чаш.

   Хорошо, что принц милостиво разрешил не чиниться - с облегченными вздохами все скинули тюрбаны и парчовые халаты и разулись. День обещал быть жарким.

   В голове начальника тайной стражи гудело, позванивало и время от времени подергивало болью. Лекарь велел ему лежать - только ближе к вчерашнему утру у Абу аль-Хайра спал жар. Лихорадка отпустила, но старый ибн Шуман предупреждал: последствия сильных ударов по голове обманчиво легки и скоротечны. Не соблюдая предписаний лекаря, легко вернешься обратно к началу болезни и одру немощи - снова подкрадутся головные боли и жар, и вялость, и сухость во рту и предательская слабость.