Мне есть что вам сказать

В порядке вещей было переписать текст агентства и заявить на него авторство, если ты сделал хотя бы один телефонный звонок и показал, что вложил в материал что-то свое. Я взял измором редактора внешнеполитического отдела Джорджа Брока и с его помощью вскоре создал сеть источников информации – преподавателей в таких местах, как Лондонская школа славянских языков и восточно-европейских исследований, которые с удовольствием подкидывали при случае нужную цитату.

Будь я в 1987–1988 годах поумнее, то обнаружил бы закономерности во всей той писанине, что тогда выдавал на-гора. Понял бы, что государственный социализм не только не способен удовлетворить материальные потребности, но и находится на грани взрыва. Говорят, что история начала наращивать обороты в 1980-е. Стыдно признаться, но я наблюдал за всем этим, не понимая, что происходит. Я был слишком занят тем, чтобы побыстрее поставить свою подпись под очередным материалом, и не морочил себе голову тем, что он может значить. Лишь годом позже, после того как я ушел из The Times при не самых приятных обстоятельствах, происходящее стало очевидно даже мне. Несчастные участники Варшавского договора не просто уступали в технологиях Рональду Рейгану. Они наконец осознали, что социализм с его государственным насаждением уравниловки не только порочен, но и несправедлив: номенклатура всегда достанет себе пару башмаков, недоступных массам. Каждый год, чуть ли не каждый месяц они видели, насколько отстают от Запада, демонстрирующего чудеса потребления и технологий.

Вот почему восточные немцы навострили свои трабанты на Запад. Вот почему рухнула Берлинская стена в ноябре 1989-го, через шесть месяцев после того, как я прибыл в Брюссель. И даже тогда, несмотря на все намеки, которые можно было уловить на страницах The Times, в других европейских столицах событие воспринимали с изумлением и тревогой. Тэтчер, казалось, попыталась помешать объединению Германии и провела реакционный семинар в Чекерсе (с 1921 года официальная загородная резиденция премьер-министра в графстве Бакингемшир. – Прим. пер.). Вывод гласил: гунны либо должны быть повержены, либо возьмут тебя за горло. Миттеран полетел в Киев для таинственной встречи с Горбачевым, где они безрезультатно пытались придумать, как воспрепятствовать неизбежному. Одним из немногих европейских государственных мужей, кто сразу понял масштаб и неизбежность перемен, был тогдашний французский премьер-министр, социалист Жак Делор, любитель курительных трубок и одежды от Кристиана Лакруа.

На днях я спросил 25-летнюю коллегу по The Spectator, знает ли она, кто это. «Имя знакомое», – ответила она осторожно. Вот, друзья мои, свидетельство скоротечной, как у жучка-светлячка, жизни журналистики. Кто знает, какую часть своей жизни я посвятил записыванию деяний Жака Делора? Месяцы, годы. А сегодняшние молодые люди (тут гневная пауза) даже не помнят, кто это!

Чем дольше я оставался в Брюсселе – где прослужил пять счастливых лет, – тем более очевидно становилось, что Европа уже не та.

Все журналисты, вероятно, тешат себя иллюзией, что влияют на историю, за обозрение которой им платят; что они, трепыхая крылышками, как мотыльки, могут вызвать бурю. Хочу похвастаться и абсолютно уверен, что это никого не колышет, но, похоже, я внес свою лепту в отказ датчан подписать Маастрихтский договор. 2 мая 1992 года я присутствовал на одной из тех увеселительных прогулок, которыми перемежается жизнь брюссельского корреспондента, – на неформальной встрече министров иностранных дел в живописном местечке Гуимар, в Португалии. Помню эту субботу. Время чаепития. Я иду к таксофону, останавливаюсь на пыльной площади, наблюдаю за двумя собаками, лежащими на солнце, потом звоню Фрэнку Тейлору, редактору международного отдела The Sunday Telegraph, чтобы выяснить, что с моей статьей. По моему мнению, это был хороший материал о планах Делора учредить пост европейского президента и сосредоточить еще больше власти в Брюсселе, когда Маастрихтский договор будет ратифицирован. Фрэнк счел материал просто потрясающим.

– Это настоящая сенсация, – захихикал он в бороду. – Я назвал статью «Делор планирует рулить Европой».

«Боже, – подумал я, – дерзкая формулировка». Я не был уверен, что мои друзья в Евросоюзе будут в восторге. Но сенсация так сенсация – центральная статья на первой полосе – и я с радостью согласился. Сообщение произвело впечатление. Конечно, у англичан за завтраком мармелад с бутербродов не свалился, но в Дании резонанс был огромный. До их референдума оставалось менее месяца, паранойя по поводу утраты страной независимости постоянно нарастала, и противники соглашения зацепились за публикацию. Ее многократно размножили, участники марша протеста в Копенгагене несли текст статьи на своих баннерах. И 2 июня, в чудный солнечный день, договор отклонили и проект сорвали.