Мне доставшееся: Семейные хроники Надежды Лухмановой

Священный обряд приобщения «молодых» невидимой благодати Божьей произошёл в 7 часов пополудни 3 февраля 1864 года в единственной в германской столице православной церкви в здании Российского посольства на Unter den Linden. Небольшое помещение домовых богослужений в первом этаже флигеля выходило окнами на задний дворик самого здания и, лишённое внешне всяких религиозных атрибутов, было совершенно неизвестно даже жителям прилегающих к центру кварталов. О Родине здесь напоминали лишь иконостас и аналой из полированного дуба, хорошего письма (по золотому фону) иконы, подаренные приходу Свято-Троицкой лаврой в 1855 году, да четверо русских студентов Берлинского университета, приглашённых в шафера по случаю венчания…

Уже на следующий день после первой брачной ночи Афанасий Лухманов, растроганный целомудрием молодой жены, предложил тёще 6-недельный pension в Берлине или Дрездене (на выбор) с последующим возвращением в С.-Петербург. Сочтя границы своей благодарности maman достаточными, он отправился с супругой в свадебное путешествие в… Париж, где уже через неделю снял квартиру с прислугой на boulevard des Capucines, против Jokey club.

Свадебное путешествие, парижская и берлинская жизнь молодожёнов растянулись на… 16 месяцев, но по возвращении на Родину в их отношениях наступило резкое охлаждение. Как и оказалось, оба ожидали от брака совершенно иного. Муж не счёл нужным искать и не нашёл подхода к сформировавшейся девушке с её романтическими идеалами и образом возлюбленного.

Как-то само собой, без взаимных упрёков, супруги перешли в рамках светского приличия на свободный друг от друга образ жизни со своим внутренним миром и увлечениями. The rest is silence.[85]

Подробно вся предыстория замужества, ощущения девушки от первой брачной ночи, медового месяца и расставания талантливо и откровенно преподнесены самой Н. А. Лухмановой читателю через 35 лет после события и своего третьего, увы неудачного, брака. Роман «Институтка» впервые увидел свет в собственном (Надежды Александровны) столичном журнале «Возрождение» за 1899–1900 годы.

Для объективности образа А. Д. Лухманова добавим, что он говорил на двух иностранных языках, прилично играл на нескольких музыкальных инструментах, сочинил и записал партитуру собственной оперы, серьёзно увлекался производством фарфора в Германии, цветоводством в парижском ботаническом саду. В 1871 году в С.-Петербурге им даже была издана книга «Выбор и содержание комнатных растений» с десятью страницами рисунков.

Будучи по натуре щедрым и мягким человеком, уезжая в марте 1866 года за границу в окружении близкого ему женского семейства, он не забыл обеспечить и жену приличным капиталом.

Часть третья (1864–1872 гг.)

Купеческое доверие

В 1864–65 годах Филимон Степанович — Городовой судья Тюмени. Среди его помощников-заседателей мы встречаем купца, будущего журналиста и известного мецената-благотворителя Николая Чукмалдина (1836–1901).

Судьба довольно тесно свела этих двух неординарных промышленников, несмотря на 12-летнюю разницу в возрасте. Они познакомились в 1857 году, когда Николай Мартинианович (Мартемьянович), создав себе репутацию делового человека, только что вошёл в купеческую гильдию: «…Со мной начали искать знакомства. В числе первых приехали ко мне на квартиру[86] покойные теперь И. В. Канонников и Ф. С. Колмогоров…»[87]

На 1850-е годы приходится начало расцвета в Тюменском уезде коврового (кармацкого) производства, летописное упоминание о котором относится ещё к 1624 году. Одним из трёх самых известных его центров, среди прилегающих к сибирскому тракту сёл и деревень Зауралья, являлась и родная деревня Чукмалдина — Кулаковая.

Вырабатывались ковры на особых ткацких станках (кроснах) из овечьей шерсти, нанизанной узелками на верёвочную основу, и оттого именовались «насадными» или «бархатными». Грубоватые по выделке и аляповатые по рисунку — яркие цветы в окружении зелени, птицы, собаки и другие животные по чёрному полю с цветной каймой, они ценились за добротность и дешевизну и расходились далеко за пределы губернии как тюменские. В лучшие годы их сбыт в Ирбите достигал 50 000, и уже оттуда ворсовые изделия домашнего обихода оказывались в Н.-Новгороде, Москве, Петербурге, Риге и Варшаве! Едва ли не первый в Сибири Н. Чукмалдин основал фабричную школу этого народного промысла с чертёжником-рисовальщиком, выписанным из Москвы.