Мне доставшееся: Семейные хроники Надежды Лухмановой

Насколько помнил себя Саша, он никогда не расспрашивал мать о своём отце, детским сердечком чувствуя, что настоящего папы у него никогда и не было. И что мать, осознавая свою вину перед ним за это, намеренно избегала данной темы разговора. Эта затаённая детская стыдливость ребёнка со временем переросла в безразличие и даже брезгливость взрослеющего юноши к человеку, бросившему собственного сына и никогда не вспомнившему о нём. Ведь когда слишком долго ждёшь, что-то перегорает в тебе, и ты перестаёшь желать так ожидаемое когда-то.

В 16 лет при оформлении паспорта Саша впервые увидел свою метрику (свидетельство о рождении), где в графе отец значились фамилия, имя и отчество уже совершенно чужого для него человека. Даже много лет спустя, скрупулёзно разыскивая в различных архивах, библиотеках многочисленных (по линии матери) родственников своего, как оказалось очень разветвлённого, родословного древа, Александр Григорьевич никогда не попытается навести справки о своём физическом отце и возможных сводных братьях и сёстрах. Вероятно, в глубинах души любого человека сохраняются такие закоулки, где всегда клубится кромешная тьма…

В школе до седьмого класса Саша учился откровенно плохо. Не то чтобы он ленился или учёба не давалась ему. Нет! Просто с мальчиком надо было заниматься. Помогать, может быть контролировать, поощрять, развивать тщеславие, как-то подогревать интерес к учёбе. А возможно, это происходило и от того, что подросток чувствовал себя не нужным единственному близкому человеку — родной матери. Бытует выражение — женщина принадлежит себе, пока у неё нет детей. По всей видимости, мать Саши не ощущала в себе этого чувства. Казалось бы, обретя ребёнка в зрелом возрасте, она будет поглощена, пусть не без остатка, этой единственной её надеждой и опорой во всей дальнейшей жизни. Но в отношениях матери с сыном всё было иначе.

Иногда мальчику казалось — мама переносила на него свои обиды и даже ненависть к его отцу, виновнику её несостоявшегося женского счастья. А сын напоминал лицом, взглядом или характером проклинаемого ею мужчину. Возможно, причина была и совсем иного свойства. 23-х лет в годы всепожирающего сталинского террора мать Саши связала свою жизнь с партией большевиков. Каким-то образом, как позже узнал уже взрослый сын, она утаила от партийных органов арест и осуждение советской властью в 1923 году её родного отца — потомственного почётного гражданина Г. А. Колмогорова. А скрыв это и панически боясь разоблачения и неминуемой, как ей казалось, кары (за сокрытие происхождения полагалась совсем нешуточная 169 статья уголовного кодекса), из кожи лезла, доказывая своей активностью лояльность и преданность партии и власти.

Её работа в редакции районной газеты «Знамя социализма» была достаточно напряжённой и оперативно-нервной. Но как партийная активистка, даже будучи инвалидом детства, она взваливала и тащила на себе массу обязанностей и общественных поручений, превышавших её женские физические и душевные силы. Сын редко видел мать дома. Ей просто было не до него. Бесконечные командировки по району, партийные, профсоюзные и иные конференции, собрания, митинги, активы, заседания партбюро, партучёба, занятия в литгруппе и художественной самодеятельности, участие в избирательных компаниях, подписках на государственный заем, выпуск стен-газет, в условиях неустроенности быта и личной жизни матери-одиночки, сделали своё дело. Общественное, как наркотик, всё больше и больше подчиняло её себе и, наконец, стало выше её семейного очага, судьбы сына и своей собственной. Показушная коммунистическая демагогия и психоз партийно-общественной активности постепенно разрушили её как личность.

Мама Саши становилась всё более и более раздражительной, не терпящей возражений и часто впадающей в гнев. Она разучилась выслушивать и уважать чужие мнения и доводы, не совпадающие с официальными установками, а значит и её собственными. В разговорах с людьми становилась жёсткой, нетерпимой и даже жестокой до грубости, хотя при огромном самомнении, тщеславии и полном отсутствии настоящего системного образования её суждения и выводы были поверхностны, догматичны и, как следствие, ошибочны. Доводы, советы даже уже взрослого сына и невестки, получивших высшее образование и работавших в Москве в головных отраслевых НИИ, ею никогда и ни во что не ставились.

На примере родной матери, ортодоксально-истовой коммунистки, умершей у него на руках с партийным билетом под подушкой, сын окончательно убедился, в кого может превратить партийная демагогия и дисциплина тоталитарного режима не только малограмотного, но даже и образованного человека, принявшего его правила игры.

И когда с матерью в 1988 году случилось несчастье и в районной больнице посёлка Лазаревское 72-летней старушке не спасли, а отняли руку по самое плечо, райком той самой партии, учитывая… 49-летнюю безупречную репутацию своего члена, выделил из партбюджета «всё что смог» — 50 рублей на поправку её здоровья!