MMIX - Год Быка

Разве нежелание признать необходимость теневой стороны Мистерии рождения христианства не столь же глупо? Да, тогда придётся признать роль сатаны – духа разрушения, попытаться понять революционную природу этого духа и его божественный источник. Ответить, наконец, на вопрос: «Так кто же ты?». А есть и другие интересные вопросы в Романе, до которых ещё нужно докопаться. Например, почему мастер заслужил покой, а не свет? Разве сможем мы на него ответить, уклонившись от рассмотрения вопроса о тени? В том числе на примере Иуды как вечной тени Иисуса.

Ну вот, пожалуй, теперь можно закрыть ершалаимские главы, и с добытыми в них смыслами по-новому взглянуть на московскую часть Романа. Добро пожаловать снова на Патриаршие!

18. О временах

Итак, мы, похоже, обнаружили и даже частично разгадали две загадки, спрятанных под блестящей поверхностью условного исторического романа. При взгляде с авторской позиции, сквозь кристалл «романа в романе» этот тайник оказался совсем прозрачным.

В чистой воде мы обнаружили два сокровища. Первое открытие – «евангелие от Воланда» не подменяет и не отрицает канонические евангелия, а дополняет их, раскрывая необходимую теневую часть Мистерии рождения христианства. Поэтому в этой сатанинской, разрушительной части Евангелия суду и расправе над Иудой уделяется не меньше внимания, чем суду и казни Иешуа. Второе открытие: сюжет «романа в романе» имеет ещё один смысловой слой – идею повторения Страстей Христовых в историческом сюжете ХХ века, связанном с судьбой России и русского народа. Именно этот скрытый слой воздействует на современного читателя как эстетика мистерии.

Но может быть это мы такие умные, а сам Булгаков не понимал, что ему диктовал творческий дух из глубин коллективного бессознательного? Чтобы не было сомнений, Автор расставил в тексте достаточно ясные знаки. Например, такой: «двое легионеров ввели и поставили перед креслом прокуратора человека лет двадцати семи». Самая ранняя дата, к которой все исследователи относят казнь Иисуса, – это 29 год. Если учесть ещё привязку рождения Иисуса к смерти Ирода Великого в 4 г. до н.э., то число 27 выглядит нелепо. Некоторые комментаторы на этом основании утверждают даже, что Иешуа – не Иисус, никакого Иисуса не было, а М.А.Булгаков вообще солидарен с М.А.Берлиозом. Боюсь только, что это ироническая ловушка Автора, позволяющая кое-кому задекларировать ненужность такого излишества, как голова.

Однако если мы признали, что великий роман является притчей, то должно работать главное правило толкования: Если в словах притчи есть житейский смысл, то можно искать тайный смысл, но если в притче встречается бессмыслица, преткновение, тогда тайный смысл искать нужно! Поэтому всякий раз, когда Булгакова обвиняют в забывчивости, путанице, небрежности, нужно насторожиться и внимательно присмотреться к видимой нелепице. А не является ли эта «ошибка» тайным знаком?

Например, есть сведения, что Пилат был вовсе не пятым, а шестым прокуратором, точнее даже – префектом. Но Булгакову очень хотелось, чтобы он был пятым. Чуть позже мы посвятим главу тайной символике чисел, связанных с картами Таро и древнееврейским алфавитом, которую Булгаков совершенно точно знал и использовал. Так вот число пять имеет смысл «тайное знание». Автор оставил знак, чтобы мы не просто читали художественный текст, а искали в нём скрытый смысл. Последуем этому общему указанию, и попытаемся найти смысл в указании возраста Иешуа – около 27 лет. Ни к историческому, ни к мифологическому Иисусу это указание не относится. Но кто ещё связан в Романе с образом Иешуа? Очевидно, мастер – 38-летний автор «романа». Но в Романе нет указаний на события, когда мастеру было 27 лет. Однако есть ещё один автор – сам Булгаков, и о нём известно, что 27 лет ему исполнилось в 1918 году.

Никаких иных биографий нам к этому тайному знаку «лет 27» привязать не удастся. Поэтому остаётся полагать, что Автор каким-то образом связывает начало сюжета «романа в романе» с 1918 годом. Но это не что иное, как первый год Великой Русской революции. И наша гипотеза о том, что герои «романа в романе» олицетворяют коллективные образы больших сообществ – творцов русской революции, получает новую опору и подтверждение из рук самого Автора.