Млечный Путь. Номер 3, 2019

У меня в газете был легко вынимающий из ее середины вкладыш. Я назвал его "Семинарий" и отдавал целиком под какую-нибудь проблему школьного литературоведения, или под авторские уроки литературы, или под уроки литературы такого-то региона, или под сочинения учеников, которые мне присылали их учителя. "Семинарий" был немалого объема: 2 печатных листа, то есть 80000 знаков с пробелами, как сосчитает вордовская статистика в компьютере. Бен Сарнов писал большие статьи. Они как раз занимали весь мой "Семинарий".

Но однажды он принес работу о Шкловском, которая оказалась непомерно велика: вдвое больше "Семинария". В принципе от четырехлистных материалов откажется любой отдел критики толстого журнала. Я так и сказал об этом Бену. Он ответил, что не против сокращений, но наметить их должен я.

Прочитав статью, я понял, что сокращать ее - значит изуродовать. Если ее печатать, то целиком. И я напечатал эту работу Сарнова в двух номерах. Это был единственный случай, когда материал, занявший в номере целиком весь "Семинарий", оповещал в конце: "Продолжение следует"!

Сейчас, когда моего товарища уже нет среди нас, можно смело сказать: это был один из выдающихся критиков и литературоведов советского и постсоветского периодов. А, может быть, и самый выдающийся. Он не увлекался, как многие, играми структурного литературоведения, хотя хорошо разбирался в его проблемах. Писал он легко и доступно. Порой в его работах попадались фразы, высказанные как бы в стилистике Зощенко - любимого писателя Бена. Но не потому, что он ему подражал. А потому что сигналил: речь сейчас пойдет о том, что требует осмеяния.

Он напоминал мне ювелира, умеющего отличить и изобличить весьма умелую, мастерскую подделку под подлинник.

Много лет назад, когда нашими сердцами завладели вышедшие на эстраду Евтушенко и Вознесенский, собиравшие даже не полные залы, а полные стадионы восторженных поклонников, Сарнов выступил в "Литературной газете" со статьей "Если забыть о часовой стрелке", где предостерег от обольщения кумирами, напомнил, что в русской поэзии остались только те, кто, следуя минутной стрелке часов - то есть отзываясь на сиюминутную действительность, не упускал из виду и часовую стрелку, благодаря которой заявленная в стихах авторская реальность обретала черты вечности.

Лично меня эта статья отрезвила. Сарнов помог мне уяснить, для чего вообще существует на свете литература.

Отголоски той давней статьи слышатся и в одной из последних книг Сарнова - в его "Феномене Солженицына". Дело не только в том, что он с горечью констатирует нравственное падение человека, всерьез вообразившего, что его рукой водит Бог. Дело еще и в том, что критик судит произведения Солженицына, как стал бы судить вещи любого другого писателя, - по высшему - так называемому "гамбургскому счету". И убедительно показывает их художественные просчеты. А для этого вскрывает тексты некогда любимых нами вещей - ну, допустим, "Матрениного двора" и с поразительной стилистической точностью указывает на те элементы поэтики в этом произведении Солженицына, которые фальшивят, выбиваются из данного контекста, из данной поэтики. До Сарнова такой разбор солженицынских произведений не предпринимал никто. Между тем именно такой критический разбор и определяет место писателя в национальной, а в данном случае - и в мировой литературе, определяет, насколько основательны его претензии на вечную прописку в ней.

Умер Бенедикт Михайлович недавно 20 апреля 2014 года (родился 4 января 1927-го).

5 МАЯ

Я его очень хорошо знал. Во-первых, он весьма часто приходил к нам в "Литературную газету". И не обязательно со стихами. Евгений Аронович Долматовский (родился 5 мая 1915 года) много и охотно ездил по стране. А кроме того входил в какое-то общество дружбы, то ли СССР-Куба, то ли СССР-Африка. Отовсюду привозил очерки, которые газета печатала. Он даже издал книгу своей стихотворной зарубежной публицистики "Африка имеет форму сердца".

А, во-вторых, я часто встречал Долматовского в Литинституте, где он профессорствовал, а я вел поэтический семинар на Высших литературных курсах. "Ну как твои?" - спрашивал он. И, почти не дожидаясь ответа, поднимал вверх большой палец: "А у меня - во!"

Кстати, он охотно помогал своим бывшим студентам. Брался пристраивать их стихи. Другое дело, что их стихи были так же порой неинтересны, как и стихи их наставника.

Да, Долматовский не был хорошим поэтом. Говорят, что у него были интересные стихи в молодости. В доказательство поклонники этих стихов цитируют такие, допустим, строки из них:

В метро трубит тоннеля темный рог,
Как вестник поезда, приходит ветерок.
...Ты по утрам спускаешься сюда,
Где даже легкий ветер - след труда.
Пусть гладит он тебя по волосам,
Как я б хотел тебя погладить сам.