МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ №4, 2015(15)

В город начали приезжать люди специально для того, чтобы поглазеть на знаменитого вруна и фантазера! Барон обратился к городским властям с просьбой оградить его от непрошеных посетителей, но те были бессильны перед растущим потоком туристов, считающих живого человека главной достопримечательностью города. Власти города и так не очень-то жаловали барона, который около двух десятков лет служил в другой стране, а во время Семилетней войны, войны с французами и непосредственно во время французской оккупации спокойно жил у себя в имении так, словно все происходящее с его родиной не особенно-то его и волновало. Хуже того! Главнокомандующий французским корпусом ввиду того, что русская армия была союзной французской, выдал ему тогда, как русскому подполковнику в отставке (на самом деле, всего лишь ротмистру), охранное свидетельство, благодаря которому его имение было полностью избавлено от поборов. Городские власти теперь, напротив, принялись всячески (неофициально, конечно) распускать информацию о том, что это именно у них в городе живет и здравствует «тот самый Мюнхгаузен», к чьему имени все немцы теперь прибавляли обидный эпитет «lugenbаron», то есть враль-барон, лгущий барон, барон-брехло…

Старый благородный барон оказался в безвыходном положении! Он готов был с оружием в руках защищать свое доброе имя! Готов был драться с обидчиками и насмешниками! Но кому бросать вызов? Каждому, кто приезжает поглазеть на тебя хоть издали? Всех приезжих не вызовешь ведь на дуэль… И всех жителей своего родного города не призовешь к барьеру…

Да и реши он в припадке безумия пристрелить любого, кто посмеет только усмехнуться при одном его виде, и это не сняло бы проблему… Он уже стар и бессилен изменить что-либо… Теперь за ним, стоит ему появиться на улицах города, бежит свора мальчишек. Смеясь, они дразнят его обидными прозвищами, улюлюкают и швыряют в сгорбленную спину комья грязи…

Стыд и позор! Стыд и позор… Впору ему, подобно библейскому мученику, воскликнуть, воздев руки к небу: «Господи, за что?»

8

Как же ему быть, потомку древнего рода, основатель которого, некий рыцарь Гейно, сопровождал самого Фридриха Барбароссу во время третьего крестового похода в Святую землю? (Тот далекий предок, кстати, был столь же храбр и отважен, но фамилию Мюнхгаузен он еще не носил. Гораздо позже, когда его род почти полностью вымер – одни погибли в войнах, другие умерли, не оставив потомства, – из всех представителей рода остался только один монах, так вот этот самый монах, дабы такой славный род не пресекся, «специальным указом был расстрижен». Он покинул монастырь и получил возможность найти себе жену и продолжить род. И вот как раз сей «бывший монах» первым и получил фамилию Мюнхгаузен, что означает «дом монаха». С тех пор на гербе Мюнхгаузенов изображен одиноко идущий по золотому полю монах с посохом.) Как ему быть? Что делать? Не сдаваться! Продолжать идти по жизни с гордо поднятой головой!

Барон нанимает дюжину крепких слуг. Они охраняют территорию поместья, никого без специального приглашения не пускают и выставляют вон всех непрошеных гостей, а если гости незнатного рода (а таких было большинство), то и хорошенько отдубасив, чтобы впредь неповадно было нарушать частную собственность его владений. Избитые граждане жаловались городским властям, порой и лично бургомистру, но вот тут уже закон был на стороне барона. Правда, они с супругой теперь стали отшельниками. К ним теперь редко кто приходил, и они тоже редко когда покидали территорию имения. Они превратились в узников своего поместья. В чужаков в родном городе. Их все реже и реже посещают старые друзья, они словно прокаженные. Их дом стал чем-то средним между неприступной крепостью и тюрьмой... Вдоль выстроенной высокой стены, ограждающих от внешнего мира, с этой стороны дежурили угрюмые наемники, готовые как натренированные сторожевые псы наброситься на любого, кто проникнет на территорию без приглашения, а по ту сторону вдоль стен прохаживались любопытные зеваки, мечтающие увидеть окончательно обезумевшего барона, и подразнить его какой-то, как им казалось, невинной шуткой. А на имя барона изо всех уголков мира летели письма, иногда безобидные, иногда дурацкие, но нередко весьма и весьма оскорбительные… С грязными и похабными рисунками, как будто бы иллюстрирующие его былые героические похождения и мимолетные интрижки.

Баронесса не выдержала всего этого. Якобина заболела и умерла. (Они прожили вместе сорок лет! Они уже настолько сроднились, что когда обижали его, то оскорблялась и плакала, за него она.) Она не смогла так стойко переносить насмешки, всеобщее порицание... Все это подкосило ее здоровье. Она почти не сопротивлялась болезни, смерть приняла как избавление от мучения. Барон Мюнхгаузен горько оплакивал ее уход. Он теперь лишился единственного союзника. Остался один против всего мира. Детей Господь не дал. Оставалось доживать свой век в одиночестве. Но, видимо, это его страшно пугало и тревожило. Овдовев, барон совершил страшную глупость и окончательно превратил свою жизнь в ад.