МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ №4, 2015(15)

– Потому что, – сказал он, – произошла декогеренция, суперпозиция распалась…

– Эй! – вскричал Дидро. – Что вы там говорили о темноте?

– Темнота, да… Я стоял в полной темноте, ждал, чтобы привыкли глаза, надеялся рассмотреть хоть что-нибудь, но мрак был таким плотным, что не имело значения: закрыты у меня глаза или открыты. Еще через пару секунд я ощутил в правой руке тяжелый камень, шероховатый, с песком, будто я только что вывернул его из земли. То есть почему «будто»? Именно так и было: я только что нагнулся, нащупал торчавший из сухой гальки с песком камень и теперь держал его в руке, готовый ударить. Не представлял – кого, почему. И услышал пение. Мужчина громко – видимо, чтобы отогнать собственный страх перед темнотой, – пел куплеты Тореадора. «Тореадор, смелее в бой…» Голос у него немного дрожал, эхо мешало определить направление. В этот момент я, стоявший в ванне и вспоминавший, как я стоял в пещере, вспомнил, как любил петь «И ждет тебя любовь…», стоя под струями воды, и тогда сразу узнал голос. Это был мой голос. Я крепче ухватил камень и пошел. Не уверен был, что шел правильно, ориентироваться мешало эхо, я то и дело спотыкался, и ко всем существовавшим в голове ужасам прибавился страх упасть. Удариться виском и умереть. Может, ощущения ужаса имеют знаки, как, скажем, электрон и позитрон? И два разнополярных ужаса уничтожают друг друга? Волны ужаса интерферируют, и если оказываются в противофазе… Мне пришла в голову такая мысль, и я успокоился. Я, тот, что в темноте, завопил: «Вперед, смелее! Вперед, смелей!», и я воспринял вопль как сигнал к действию. Бросился на голос, левой рукой нащупал плечо, представил, где может находиться затылок и изо всей силы… Он… То есть я… То есть он… Черт, я и сейчас представляю это в суперпозиции, хотя ее больше не существует, а процесс декогеренции начался раньше… В общем, я попал ему по темени, что-то глухо ухнуло – это он упал, видимо… Впрочем, почему «видимо»? Упал, конечно. Повалился, как мешок. И стало тихо. Сразу. Он даже не вздохнул, не всхлипнул, не… Просто умер.

А я вспомнил, как это неприятно – умирать от удара по затылку. Будто не в первый раз. И даже не в сотый. Будто я умирал бесконечное число раз, и это давно вошло в привычку. Удар – и одна темнота, темнота пещеры, сменяется совсем другой темнотой. Темнотой небытия. Я и сейчас, вспоминая, не понимаю, как можно представить себе то, чего не существует. Невозможно помнить небытие…

– Глупости, – не выдержал Мельяр, который постепенно пробуждался: открыл глаза, потянулся, встал, подошел ближе и навис над Дорнье, будто семафор. Дорнье сбился: его выбросило из памяти в реальность, как мяч за пределы игрового поля.

– Что… глупости? – переспросил Дорнье, но вместо Мельяра неожиданно ответил Дидро.

– Конечно, глупости, – буркнул он. – Вспомнили, значит? Тогда ответьте: как вы в пещере оказались? При заваленном входе? А мотив? За каким дьяволом вам понадобилось убивать Понселя?

– Себя, – поправил Дорнье.

– Понселя, – упрямо повторил Дидро. – Ничего тут не сходится.

– Вы-то сами! – удивился Дорнье. – Вы тоже вспомнили! Хотя… – Он на мгновение замялся. – Пожалуй, да. Для вас декогеренция произошла в другом состоянии, вы и не должны помнить.

– Какая, к чертям, декогеренция? – воскликнул Дидро. Голова у него разболелась так сильно, что воспоминания, если они и начали проявляться, скукожились и спрятались в подсознании. Боль проталкивала воспоминания вглубь, откуда их потом – когда-нибудь ведь боль закончится! – ни за что не достать.

Перед его глазами, которые, как ему казалось, существовали отдельно от тела, появилась таблетка, лежавшая на чьей-то ладони, а в правую руку кто-то вложил стакан.

– Какая, к чертям, декогеренция? – повторил Дидро, отстранив руку Марго, все еще державшую стакан, наполовину наполненный… или наполовину пустой… неважно. – Вы можете говорить без физических терминов?

– Может, – вместо Дорнье ответил Мельяр. – И я могу. И вы. И Марго. Достаточно говорить в терминах не физики, а морали.

– Ах, оставьте! – теперь уже вышел из себя Дорнье. – Послушайте!

– Нет, это вы послушайте! Вы со своим экспериментом закуклились в квантовой магии и не видите дальше собственного носа!

– Дальше вашего носа!

– Поль! – вскричала Марго и, обернувшись к Мельяру, вскричала еще раз: – Марк!

– Я говорил, что это плохо кончится, – буркнул Мельяр. – Мы в разных фазах! Воспоминания не синхронизованы! И ни у кого даже мысли о Христе! Вы, комиссар, – Мельяр ткнул пальцем в грудь Дидро, – спрашиваете о мотиве! Поймите, наконец: бессмысленно говорить о мотивах, поскольку убивать – нормально!

– Нормально? – только и смог выговорить Дидро, ощущавший, как палец Мельяра, коснувшись его груди, проделал в ней дыру до самого сердца, и оттуда толчками полилась кровь. Он с ужасом посмотрел вниз и увидел белую рубашку, которую надел сегодня утром, выходя из дома, и ни разу не поменял вопреки привычке после полудня менять рубашки, заботливо подготовленные Марго и сложенные стопкой на второй полке левого отделения его шкафа в спальной комнате.