МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ №4, 2015(15)

Звуки рождались в голове Дидро, но быстро умирали, рассеивались, не удерживались в сознании. Он смертельно устал от этого морока, и усталость сделала то, чего не смогло сделать сознание: морок отступил, и пещера, которую он только что видел так же ясно, как обои на стене комнаты, растворилась, как растворяется мир в тумане. Память осталась, куда ж ей было деться, но стала именно памятью, а не реальностью, какой была еще минуту назад.

– Я устал, – сказал Дидро.

– Да-да, – немедленно согласился Мельяр, прервав какую-то длинную фразу. – Все мы устали. Но главное произошло, так что можно расслабиться. Боюсь, впрочем, что ненадолго.

– Кофе остыл, и пить его невозможно. Я приготовлю тосты, – сказала Марго и, не глядя на брата, встала и пошла из комнаты.

– Когда электрон выбирает один результат взаимодействия из множества возможных, это чисто физический выбор реальности, верно? – бормотал Мельяр, неизвестно к кому обращаясь. – Нравственность тут ни при чем. А между тем именно это есть первичный, не замутненный привходящими идеями, онтологический выбор…

– Ах, оставьте! – дернул плечом Дорнье. – Редукционизм, доведенный до абсурда, вот что это! Ну, полетит электрон влево или вправо. И что? Вправо – это добро, это хорошо, а влево – дурно? А если под углом в тридцать два градуса? Тогда как? Частично хорошо, а частично плохо?

– Частично хорошо, частично плохо, – повторил Мельяр. – В том-то и дело. Помните… Впрочем, может, и не помните. Ваши коллеги драли глотки, обсуждая, где заканчивается квантовый мир и начинается классический. Два атома – это, конечно, мир квантовых законов. Десять или сто пятьдесят – тоже. А десять миллиардов? Сколько нужно атомов собрать вместе, чтобы система стала вести себя не как квантовый объект, а как классический? Когда камень становится камнем, а не набором атомов?

– Не разводите демагогию, – отрезал Дорнье. – Господин дивизионный комиссар и без ваших рассуждений не может вспомнить, на каком он свете.

– Без этих рассуждений, господин дивизионный комиссар, – Мельяр обращался к Дидро, но это никак не отражалось ни на его мимике, ни на движениях, – вы вспомните только то, что уже вспомнили. Может, вытащите из памяти забытые детали. Скажем, как поспорили в тот первый вечер на плато с доктором Леру. Он утверждал, что яркая звезда над западным горизонтом – Венера, а вы были уверены, что Юпитер.

Дидро вспомнил. Да, поспорили, и довольно яростно – видимо, обоим нужно было выплеснуть накопившуюся за день внутреннюю энергию. Он давно об этом эпизоде забыл, а сейчас будто оказался на плато, метрах в ста от входа в пещеру. Небо после заката еще не потеряло своих цветов – от пылающего оранжевого над горами до густо фиолетового в вышине, – и между небом и землей сверкала ослепительно белая жемчужина. Венера, конечно.

– Венера, конечно, – сказал Дидро.

– Да? – Мельяр широко раскрыл глаза, уставился на комиссара и даже наклонился к нему, заглядывая в лицо. – Венера, говорите? Точно?

– Точ… – начал Дидро. Леру действовал ему на нервы: все время вытирал пальцем только ему видимое пятнышко на правом рукаве около локтя. В конце концов, Дидро не выдержал: «Да хватит вам, сколько можно тереть? Дырку протрете!» Леру отреагировал излишне эмоционально, оба они в тот день были взвинчены, но… черт возьми, в небе действительно сверкала Венера, какой еще Юпитер, инспектор и не знал такой планеты, вечером для него на небе не могло быть ничего, кроме Венеры, потому он и злился, когда доктор, в пику ему приплел какой-то Юпитер.

Но…

Может, действительно…

Скорее даже точно. Почему он вспомнил Венеру? Юпитер это был, никаких сомнений, потому что Венера незадолго до того зашла, покатилась по склону далекой горы и канула в пропасть.

– Ага, – с удовлетворением произнес Мельяр. – Вот и славно.

– Но почему? – сам у себя спросил Дидро. – Я вспомнил тот вечер. Будто это было вчера… Нет, прямо сейчас. Венера. И вдруг, будто сменился кадр: Юпитер. В небе не изменилось ничего, а эмоции, ощущения… Странно: я помню абсолютно точно и то, и другое.

– И третье, и четвертое, и сотое, – подал голос Дорнье. – Вы воображаете, что каждую минуту выбираете будущее – съесть тост, что приготовит Марго, или попросить ее достать бутылку «Наполеона»… Но, кроме того, вы каждое мгновение выбираете, какой вариант из хранящихся в вашей памяти извлечь и вспомнить.

– Да ну? – Дидро не скрывал сарказма. – Я помню, сейчас вспомнил: допрашивал я как-то Плуэна, был в восьмидесятые годы известный в определенных кругах мерзавец, рэкетом занимался, взяли его на жареном, все доказательства у меня, я его спрашиваю, будет он и дальше отпираться или подпишет, а он, это меня тогда поразило, взял бумагу, посмотрел на свет и…

Дидро запнулся, удивленно хмыкнул, бросил на Дорнье взгляд, полный недоумения, губы его шевелились, будто он то ли что-то проговаривал про себя, то ли в буквальном смысле пережевывал пришедшую в голову мысль. Прожевал, проглотил и посмотрел на Мельяра, ожидая от того поддержки. Напрасно, конечно.

– Ну! – Дорнье нетерпеливо щелкнул пальцами.