– Вы меня все время перебиваете! – возмутился Дорнье. – Черт возьми, разве я сказал, что все происходило со мной? Вы меня внимательно слушаете? Я сказал, что в памяти начали проявляться воспоминания о том, чего, как я точно знал, со мной происходить не могло просто потому, что в то лето я никуда из Парижа не отлучался, да и в следующее тоже: сдавал экзамены, защищал дипломную работу по уточнениям стандартной модели, это был расчет взаимодействия лептонов с нарушением СР-симметрии, и, бога ради, не делайте вид, будто понимаете, что это такое! Не был я в Альпах, и это легко проверить по документам в Сорбонне: числа, когда я сдавал зачеты, библиотечные записи выдачи книг, там все отмечено.
– И похороны свои вы тоже вспомнили? – поинтересовался Дидро, стараясь скрыть иронию.
– Нет. Вспомнил полицейского – вас, смотревшего на меня, вспомнил слова… я уже сказал… Потом не то чтобы провал в памяти: время от времени всплывает обрывок воспоминания, держится секунду и пропадает. Бесполезно хвататься за карандаш или бежать к компьютеру. Забыл, только ощущение осталось. Как сон – просыпаясь, все помнишь, а через минуту знаешь только, что снилось что-то…
Дверь приоткрылась, входить Марго не стала, сказала с порога:
– Мишель, ужин на столе. Скажи гостям, что…
Она не договорила, взгляд ее остановился на Дорнье, поднявшемся с места и тоже рассматривавшем Марго во все глаза.
– Господи… – пробормотала она.
– Маргарита, – прошептал Дорнье, комиссар только по движению губ и «расслышал» имя.
– Сколько лет…
– Тридцать шесть. И еще четыре месяца, восемь дней и шестнадцать часов.
– Ты всегда хорошо считал.
– Черт возьми! – Дидро поднялся слишком резко, правую ногу свела судорога, и он рухнул в кресло, едва не закричав от боли. – Что это значит, Марго? Ты с ним знакома?
– Это же Поль! Мы с ним… Господи, я имею в виду…
– Ты вспомнила, – участливо произнес Дорнье. – Ты только что вспомнила.
– Да, но…
– Этого с тобой не было, – усмехнулся физик.
– Нет, но…
Мельяр, о котором все забыли, встал, потянулся, поморщился – колено, видимо, все же давало о себе знать – и сказал, поставив жирную запятую в недоговоренных фразах и недопонятых воспоминаниях:
– Поужинаем? Вы как хотите, а я проголодался. И давайте не будем за едой говорить о делах. Ни о физике, ни о криминалистике. Марго, ты ведь и меня вспомнила?
Марго перевела на него взгляд, покачала головой, но через секунду в ее взгляде появилось узнавание, она поджала губы, в глазах промелькнул испуг.
– Только тебя здесь не хватало, – сказала она.
Мельяр хмыкнул:
– Это верно. Ты не представляешь, насколько твоя фраза адекватно отражает ситуацию.
– Ты знаешь их обоих? – Дидро не мог найти иных слов и повторял одно и то же: – Ты их знаешь, Марго? Откуда? Ты с ними знакома?
– Помолчи, Мишель, – сказала Марго, и брат замолчал. Дома он привык подчиняться, и даже сейчас ему показалось естественным: Марго знает что говорит, хотя то, что она произносит, не лезет ни в какие ворота, противоречит здравому смыслу и законам природы.
– К столу! – призвала Марго, и трое мужчин двинулись за ней гуськом: Дорнье, Мельяр, и замыкал шествие Дидро, находившийся если не в полном ступоре от услышанного, то в состоянии, когда он не способен был задавать вопросы, потому что понятия не имел – впервые за десятки лет полицейской практики, – какие вопросы можно задать человеку, утверждавшему, что видел комиссара… тогда новоиспеченного курсант-лейтенанта… будучи в состоянии… э-э… трупа. Которого через пару дней закопали и надпись написали. Господи, боже мой…
– Времени у меня было мало, – объявила Марго, войдя в столовую, где стол был накрыт на четверых. – Поэтому не обессудьте, почти все – из полуфабрикатов.
Сели – Марго между Дорнье (справа) и Мельярем (слева), брат – напротив. Дидро старался по взгляду сестры понять, что с ней происходит, но Марго ни разу на него не посмотрела, даже когда он нарочно опрокинул солонку и принялся пальцем соскребать соль со скатерти.
Дидро подумал, что еда (куриный шницель, запеченный картофель в пряном соусе и салат из помидоров и огурцов) не полезет в рот, но, к собственному удивлению, съел все, что Марго положила на тарелку. Ел, не поднимая взгляда, хотя и знал, что «эти трое» сейчас, когда он не смотрит, взглядами, жестами, иными легкими движениями обмениваются какой-то информацией, может, даже закодированной, что было – Дидро понимал и это – полнейшей чушью. Марго не могла знать ни Дорнье, ни Мельяра. То лето она провела в Монпелье у подруги детства. Звали ее… Ах, неважно. Весной она родила, муж от нее сбежал с какой-то вертихвосткой из местного варьете, и Марго отправилась к подруге, иначе та пропала бы без помощи. Не могла она быть в Альпах, у нее алиби. Какое алиби, о чем он вообще думает?
– Мишель, – услышал он голос сестры, – помоги, пожалуйста, отнести посуду. А вы, господа, спуститесь в гостиную, кофе будем пить там.