МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ №4, 2015(15)

– Чепуха! – запротестовал полицейский. – Вы физик, вам и карты в руки, но я еще в молодости читал, что быстрее света двигаться невозможно!

– Конечно. Но теория Эйнштейна – классическая, а в квантовом мире возможны кое-какие эффекты… Послушайте, Дидро, о чем мы говорим? Квантовая телепортация не имеет отношения к…

– Вы о ней упомянули. Значит, имеет.

Дидро повертел в руке пустую чашку, полюбовался на ошарашенное выражение лица визави и продолжил снисходительно:

– Старая привычка, месье. Никогда не знаешь, что конкретно имеет отношение к делу, а что – нет. Бывало, мелочь, не стоившая внимания, становилась главной уликой. В деле Видуана, например. Впрочем, неважно. Вы правы, наверно. Квантовая телепортация, хм… Интересно. Ладно, продолжайте. Вы готовили статью, читали газеты, увидели мою фотографию и… что?

– Лицо, имя показались мне знакомыми. Смутно. Не мог вспомнить, но был уверен, что мы с вами встречались, причем при достаточно неприятных обстоятельствах.

– Вы хотите сказать, что до того не помнили…

– Нет!

– Теперь подробнее, хорошо? Или так. Я буду спрашивать, а вы отвечайте, тогда мы быстрее доберемся до сути.

– Вряд ли, – с сомнением сказал Дорнье. – Чтобы спрашивать, нужно знать, какие вопросы правильные.

– Вы тоже не знаете, какие вопросы правильные, верно? Вы искали меня, чтобы разобраться в той истории. Учитывая, кем вы тогда были…

– Мы начинаем ходить по кругу, – вздохнул Дорнье. – Хорошо, задавайте вопросы.

– У вас есть документы?

– О, Господи… Вы что, действительно думаете… Да, есть. Вот, извольте.

Дидро внимательно рассмотрел водительские права и пропуск – коричневую книжечку с золотой надписью CERN, Department of The Theoretical Physics.

– Диплома об окончании Сорбонны у меня с собой нет, – ответил Дорнье на незаданный вопрос. – Но можете поверить: учился я на физфаке, окончил в шестьдесят восьмом…

– То есть, через год после…

– Да.

– А летом шестьдесят седьмого…

– В том и проблема, комиссар. До того момента, когда я увидел в газете вашу фотографию, я точно помнил, что лето провел в Париже. Мне надо было готовить дипломную работу, тема серьезная, я не скажу название, не поймете. Дни проводил в библиотеке, ночами пытался вычислять, доводить до ума… Это не теория была еще, кое-какие соображения в области квантовой электродинамики. В студенческих беспорядках не участвовал, мне это было совсем неинтересно. Но, как говорится, мимо жизни не пройдешь. Как-то засиделся на факультете допоздна, в голове сплошные нереализуемые идеи, формулы, и вдруг полиция, кого-то они искали, видимо, из зачинщиков, и я попался под руку, провел ночь в участке, нес, с точки зрения полицейского, который меня допрашивал, очевидный бред и не желал выдавать соучастников. У нас с ним были диаметрально разные понятия о том, что такое бред.

– Представляю, – буркнул Дидро.

– Что-то в те дни прорезалось в памяти, понимаете? Я не мог тогда объяснить, все списал на дурные сны, очень четкие, но я впервые оказался в такой ситуации и не имел представления, как реагирует мозг человека в нестандартной для него ситуации. Вдруг тебя хватают, бросают в камеру…

– Что вы вспомнили? – нетерпеливо спросил Дидро. О том, как реагирует мозг человека, оказавшегося в камере, он мог рассказать массу историй.

– В том и проблема, – пробормотал Дорнье. – Картины были очень четкие, это я помню, а что именно… Я решил, что это были сны, именно потому, что уже несколько дней спустя все вспоминалось смутно, скорее ощущения, чем картинки, а месяц спустя только ощущения и что-то такое… туманное… Потом у меня хорошо пошли вычисления, придумал я одну штучку, очень помог фейнмановский метод перенормировок. В общем, месяца два спустя я и думать перестал о том, что мне снилось в камере. Забыл напрочь.

– Если так, зачем вы об этом рассказываете?

– Когда я увидел вашу фотографию, то вспомнил. Не туманные картины, а все: и то, что привиделось в камере, и то, что происходило на самом деле. Понял, почему в семидесятом бросил заниматься теоретической физикой и – я как раз получил докторскую степень в Сорбонне – устроился работать к Лимайеру в новый тогда институт атомных проблем. Был уверен, что мое место там. Дальше все шло как по маслу: эксперименты по квантовым симметриям, переход в ЦЕРН, переезд в Цюрих, эксперименты – это уже в восьмидесятых и девяностых – по квантовым нелокальностям, попытки проверки ЭПР-парадокса…

– М-м-м…

– Неважно, – отмахнулся Дорнье. – Я вам потом объясню, если захотите. В девяносто четвертом прочитал в американском физическом журнале статью Элицура и Вайдмана, и возникло ощущение, что я знаю об этом эффекте больше авторов. Ужасное для физика ощущение: уверен, что знаешь нечто, уверен, что это нечто отвечает на все вопросы, поставленные в статье, но при этом не имеешь ни малейшего представления о том, что ты знаешь и откуда такая уверенность.

– А что же… – попытался Дидро вернуть собеседника к более реальной проблеме.

– Так я и говорю! – воскликнул Дорнье. – Когда я увидел вашу фотографию, то понял, что непременно должен с вами увидеться. Вы могли рассказать…