Учитывая огромное, едва ли не безумное, количество наименований фантастических книг, которые ежемесячно появляются на прилавках, оценивать что-то в процентах, а значит – претендовать на знание целого, весьма затруднительно.
Однако подмечу три обстоятельства.
Во-первых, из фантастики (но не из литературы) практически исчезли тексты, представляющие различные сценарии будущего России. Не считать же таковыми различные вариации на тему постапокалипсиса, хотя их популярность – черта сама по себе примечательная.
На рубеже тысячелетий, по более приземленной временной шкале – в конце 1990-х – начале 2000-х, вышло несколько романов, в которых описывались варианты нашего близкого и не очень будущего. Можно вспомнить «Выбраковку» Олега Дивова, «Вариант И» Владимира Михайлова, «Сверхдержаву» Андрея Плеханова, циклы Хольма ван Зайчика и Александра Зорича. Пожалуй, последней книгой такого рода, вызвавшей заметное обсуждение, стал «Русский космос» Ильи Новака и Виктора Ночкина.
С тех пор будущего – как объекта исследования, а не сюжетного фона – в русской и русскоязычной фантастике стало заметно меньше.
Зато стало больше прошлого. В этом заслуга «попаданцев» (я уже сетовал на досадную пассивность этого термина в сравнении, например, с «внедренцем» или даже «засланцем»), стремящихся перекроить историю, чтобы помочь то царю-батюшке, то товарищу Сталину – в зависимости от собственных политических предпочтений.
Конечно, такое то ли вторжение, то ли бегство в прошлое – симптом не столько жанровый, сколько социальный. Это во-вторых.
И в-третьих, самым неожиданным и трагическим образом оказались связаны с окружающей действительностью произведения «геополитической фантастики». Те боевики, в которых описывались военные действия на территории Украины. Вопреки некоторым обвинениям, полагаю, здесь нужно говорить не о подстрекательстве или провокации, а о предчувствии и предсказании. Термин «фантастика ближнего прицела» теперь звучит по-новому. И звучит зловеще.
К слову, известно, что такими произведениями как некоторой тенденцией заинтересовался Брюс Стерлинг. Поговаривали даже о возможности издания в Америке тематического сборника, но дело застопорилось.
Судить о связи с окружающей действительностью фантастики англоязычной еще сложнее. Не только потому, что в переводах на русский нам представлена лишь малая ее часть, но и потому, что «действительности» наши очень разные. И, как говорится, на «повестке дня» у нас – различные вопросы. Например, говорят, что роман Энн Леки «Слуги правосудия», просто осыпанный фантастическими премиями, среди которых и «Хьюго», и «Небьюла», и «Локус», своей популярностью обязан теме «гендерной неопределенности», сейчас в США весьма актуальной.
Одна из книг, которая в свое время произвела на меня сильное впечатление и, признаюсь, даже напугала, это «Глобальный человейник» Александра Зиновьева. Демонстрация глобального и безальтернативного общества, в котором под воздействием информационных и социальных технологий личность подавляется и заменяется статистической единицей, конечно, наследует великим антиутопиям двадцатого века, но, на мой взгляд, укоренена в уже существующей реальности намного глубже. И оттого эффект производит более мощный.
Назову и роман «Конец радуг» Вернора Винджа. Автор подошел к делу основательно, и роман вышел довольно точным в описании технологических и социальных тенденций, формирующих наше будущее. И вот что любопытно: если социальные новации (например, система образования не как источник знаний, а как основа конкурентоспособности индивида) еще только начинают внедряться, то новации технологические (носимая электроника, дополненная реальность) уже стали реальностью.