МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ №3, 2015(14)

Наихудшим в Рейвенеле были его длинные и мрачные коридоры, а также комнаты – затхлые и блеклые; но даже картины на стенах навевали тоску изображениями персонажей в различных плачевных ситуациях. Осенним вечером, когда ветер вздыхал и ныл, пролетая меж парковых деревьев, чьи мертвые листья шелестели и шептались, а дождь требовательно стучал в окна, не было ничего удивительного в том, что некоторые чувствительные гости были словно немного не в себе. Чувствительная нервная система – тяжкое бремя даже на залитой солнцем палубе яхты; а в Рэйвенеле нервы были склонны наигрывать похоронный марш. Любители чая должны холить и лелеять свою нервную систему; призрак, которого наш почтенный дед, вооруженный полным мехом портвейна, мог невозмутимо приветствовать, вверг бы нашу компанию поклонников трезвости в потливость и дрожь. Бедный призрак, явись он нам, и его ждали бы выкаченные глаза и отвисшие челюсти. Видимо, предвидя такой эффект, призраки Рейвенела и не спешили показываться на публике – что не могло нас не радовать.

Посему я не мог не прийти к выводу: это чай повинен в том, что мои знакомые боятся оставаться в Рейвенеле.

Даже Уилверн не смог одолеть свой страх; хотя от него, гвардейца и игрока в поло, можно было ожидать большей крепости нервов. В ночь перед его отъездом я объяснял Уилверну мою теорию, заключающуюся в следующем: если взять несколько капель человеческой крови и сосредоточить на них все свои помыслы, вам явятся мужчина либо женщина и останутся с вами на протяжении долгих ночных часов; а потом, днем, вы можете встретить их в самых неожиданных местах. Итак, я растолковывал ему свою теорию, когда он прервал меня довольно бессмысленной репликой, которая заставила меня насторожиться и, защищаясь, парировать его выпады.

– Алистер, мой дорогой друг! – начал он. – Вы должны выйти отсюда, немного потолкаться среди людей в городе. Вы действительно должны сделать это, сами знаете.

– Да, – ответил я. – И травиться плохой едой в отелях и страдать от глупых разговоров в клубе. Нет, спасибо; и, должен заметить, меня лишают сил твои разговоры о здоровье.

– Что ж, ты волен поступать, как тебе нравится, – произнес он, постукивая ногами по полу. – Но чтоб меня повесили, если я останусь здесь до завтра, я точно свихнусь!

Он был моим последним гостем. Спустя несколько недель после его отъезда я сидел в библиотеке, вглядываясь в капли собственной крови. Я почти довел мою теорию до идеала, но была одна трудность. Фигурой, которую я всегда видел, была фигура старухи с распущенными по плечам волосами, разделенными посередине пробором. С одной стороны они были белыми, с другой – черными. Она выглядела вполне завершенной, но – увы! – лишенной глаз, а когда я пытался вообразить их, ее фигура начинала съеживаться и гнить.

Но этой ночью я думал, думал так, как никогда прежде, и глаза начали вползать в ее глазницы; и вдруг я услышал ужасный грохот где-то снаружи, будто упало нечто очень тяжелое. И внезапно дверь распахнулась, и вошли две горничные; они взглянули на ковер под моим стулом: в следующее мгновенье они побледнели и поспешно выбежали, призывая Господа.

– Кто позволил вам входить в библиотеку таким манером? – сурово потребовал я объяснений. Никакого ответа я не получил, так что мне ничего не оставалось, кроме как пуститься за ними в погоню. Я обнаружил слуг в конце коридора – они все были там, сбившись в испуганную кучку.

– Миссис Пэббл, – решительно сказал я экономке, – я хочу, чтобы эти две женщины завтра покинули дом! Это непозволительно! Вы должны серьезней относиться к своим обязанностям!

Но миссис Пэббл не обратила на мои слова внимания. Ее лицо было искажено ужасом. Она охала и ахала, ахала и охала.

– Лучше нам всем вместе пойти в библиотеку, – наконец выдавила она.

– Да хозяин ли я в своем доме, миссис Пэббл?! – вопросил я, ударив костяшками пальцев по столу.

Никто из них, казалось, не видел и не слышал меня. С тем же успехом я мог вопиять в пустыне. Я проследовал за ними по коридору, запрещая слугам входить в библиотеку, но они толпой прошли мимо меня и беспорядочно сгрудились вокруг каминного коврика. Затем трое или четверо из них наклонились и начали двигаться так, будто несут беспомощное тело; спотыкаясь, они водрузили свою воображаемую ношу на диван. Старый Сомс, дворецкий, встал рядом.

– Бедный молодой джентльмен! – сказал он, всхлипывая. – Я знал его еще малышом! Мог ли я подумать, что он умрет таким юным?!

Я пересек комнату.

– Да что это такое, Сомс! – Я кричал и грубо тряс его за плечи. – Я не умер! Я здесь – здесь!

Когда он не двинулся с места, я немного испугался.

– Сомс, старый друг! – звал я его. – Сомс, разве вы не узнаете меня? Не узнаете мальчика, с которым играли? Скажите, что я не умер, Сомс, пожалуйста, Сомс!

Он низко наклонился и поцеловал диван.

– Я думаю, один из слуг должен поехать в деревню за доктором, мистер Сомс, – сказала миссис Пэббл, и он, ссутулившись и шаркая ногами, вышел отдать приказ.