Та подняла на него янтарные глаза, и он в который раз задался вопросом: что же Лори видит у него в лице, когда он смотрит на нее сверху вниз? Загадка, такая же, как звездное небо, на которое он сам смотрит во время их ночных прогулок.
Гибсон ушел, поблагодарив за чай. Лойд еще какое-то время сидел на кухне, поглаживая серый, как тучка, мех. Затем отпустил собаку по ее собачьим делам, а сам занялся своими. Такова жизнь, куда от нее денешься? Остается только жить.
Мэнли Уэйд ВЕЛЛМАН
МАЛЕНЬКИЙ ЧЕРНЫЙ ПОЕЗД
Когда оказываешься около Верхней Развилки с ее зубчатыми хребтами, глубокими долинами да лесными чащами, куда ни пойди, то невольно думаешь: вот она, глухомань, где никогда не ступала нога человеческая. Шел я, значит, себе тропинкой меж огромных сосен и теребил серебряные струны гитары, чтобы как-то скрасить свое одиночество. И тут из-за поворота навстречу вываливается мужик – моложавый, краснорожий, лысый, да еще и пьяный в стельку. Ну, я и пожелал ему доброго вечера.
– Умеешь играть на этой штуковине, приятель? – хватает он меня со второй попытки за рукав рубашки. – Идем к нам на вечеринку. Наши скрипачи в последнюю минуту струхнули, так что мы остались с одной губной гармошкой.
– Как это, скрипачи струхнули? – спрашиваю я.
– Да вечеринка у мисс Донни Каравэн, – ответил он так, будто это все объясняет. – Идем, у нас там жареные на огне цыплята и поросенок, а еще бочонок славного самогона.
– Слушай, – говорю я, – слыхал байку про бродячего скрипача, что оказался Сатаной?
– Да ну тебя, – заржал он. – Сатана играет на скрипке, а ты – на гитаре. Гитары чего бояться? Как тебя звать-то?
– Джон. А тебя?
Но он уже поднимался по заросшей, извилистой тропке – такую и не заметишь, если не знать.
Ладно, думаю, вечеринка, небось, в доме, заодно и заночую, а то уже смеркается. И пошел следом. Спутник мой упился в такой дупель, что чуть на меня не падал, но мы все-таки добрались до перевала, по ту сторону которого темнела лесистая долина, сумрачная и таинственная на вид. Во время спуска до нас донеслись громкие и веселые голоса. Наконец мы достигли забора. За ним стоял дом, а народу в нем собралось столько, что хоть предварительные выборы устраивай.
При виде нас они расшумелись так, что у меня зазвенело в ушах. Мой пьяный провожатый замахал обеими руками.
– Это мой друг Джон, и щас он нам сыграет! – проревел он во всю глотку.
Тут они загорланили еще громче, и мне пришлось сыграть «Адскую заварушку в Джорджии»
Все дико скакали, размахивали руками и кружились. В основном здесь собралась молодежь, сплошь в лучших нарядах. Сбоку какой-то громила объявлял танцы, но вокруг так галдели, что его почти не было слышно. Прямо как детишки возле заброшенного кладбища с привидениями. Видать, пытаются вытанцевать страх. Я и сам подпрыгнул между аккордами, услышав стон за спиной. Правда, оказалось, это просто какой-то пожилой мужик с худым лицом подыгрывает моей гитаре на губной гармошке.
Я посмотрел на дом. Новый, широкий, основательный; щели меж тесаных бревен замазаны побеленной глиной. Сквозь проход в середине видно чуть ли не всю долину, вплоть до горных вершин, за которые садится красный шар солнца. Понизу долины на всю длину идет просека, похожая на дорогу. Пока я играл на гитаре, в окнах вспыхнул свет. Кто-то зажигал лампы с наступлением темноты.
Мелодия закончилась. Все долго и громко рукоплескали.
– Еще! Хотим еще! – орали они, сбившись среди деревьев во дворе в кучки, чтобы хоть как-то побороть тревогу.
– Друзья! – Я как-то перекричал гомон. – Позвольте выразить почтение гостеприимной хозяйке.
– Эй, в доме! – заорал мой пьяный провожатый. – Мисс Донни, идите познакомьтесь с Джоном.
Она вышла и так гордо прошествовала через толпу, что показалась мне выше ростом. Подол пышной полосатой юбки бил по каблукам, но выше талии одежды было куда меньше, а на округлых руках и плечах так и вообще ничего. Масляная желтизна волос, наверное, взялась из бутылочки, а кукольно-розовый цвет лица – из коробочки. Она улыбнулась мне, и в носу защипало от запаха ее духов. Сзади следовал тот громила, распорядитель танцев. У него были безжизненные черные волосы и широкие зубы, а тяжелые лапищи раскачивались, что твои гири на весах.
– Рада вас видеть, Джон, – сказала она глубоким грудным голосом.
Я заглянул ей в глаза, голубые, будто яйцо малиновки, посмотрел на ее волосы цвета масла, красные губы и голые розовые плечи. Ей было лет тридцать пять, а может, и за сорок, но выглядела она гораздо моложе.
– Очень приятно, – ответил я со всей любезностью. – Мисс Донни Каравэн, у вас день рождения?
Гомон затих, все только переглядывались. Костры разгорались все сильнее, отгоняя наступавшие сумерки.
Донни Каравэн встретила мои слова глубоким смехом.