МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ №1, 2013 (4)

Кончилось тем, что до Антонова дома добежали, запыхавшись, и никого не обнаружили ни на улице, ни во дворе. А чего еще ждать, когда опоздали больше чем на полчаса?

Антон от бессилия матерился так, что Гервасий Архипович только башкой мотал. Бриони морщился – обороты были совершенно негламурные. Полковник Кадуэт же умолял не тратить зря такую качественную злобу, а употребить ее на сильное проклятие.

– Может, они хотят тебя проучить и где-то тут, во дворе, сидят в засаде? – предположил бромпир. – Смотрят на тебя, слушают и смеются?

– Точно, – помолчав несколько секунд, сказал Антон. – Сейчас пойдем искать.

Они пошли сквозь квартал гуськом: впереди Антон, сжимавший в кулаке флешку, за ним Гервасий Архипович, волочащий за собой Бриони, замыкал процессию полковник Кадуэт, внезапно притихший.

Миновали кирпичный склеп, миновали заброшенные сараи, прошли за гаражами, обогнули убогую детскую площадку – ни глампиров, ни нямпиров не было. Как сквозь землю провалились.

Зато на капоте горбатого «запорожца», стоявшего у брандмауэра лет этак двадцать, Антон увидел человеческий силуэт. Но не черный, как полагалось бы ночью, а серый, с тонкой серебряной окантовкой, которая сперва даже не показалась странной. Мало ли какие световые эффекты может дать торчащий возле «запорожца» фонарь.

Антону было начхать на силуэты – не их он искал. Но бромпир резко остановился и удержал его за плечо. Антон обернулся с немым вопросом и увидел перепуганную рожу. У Гервасия Архиповича даже голова в плечи ушла, даже глаза на лоб вылезли. Примерно так же выглядел и красавчик Бриони.

– Вы чего? – спросил недовольный Антон.

– Ох… – прошептал Гервасий Архипович. – Влипли мы… это ж тампир…

– Кто?..

– Тампир. Тот, который ТАМ… ну, ТАМ…

– Погоди ты шипеть, это ж… – Антон вгляделся в силуэт, черты которого обрели объем и рельеф. – Быть не может! Или ты соврал, что нямы Миху выпили и сожрали, или… или…

– Он тампиром стал, Антошенька. Он уже ТАМ… Тельце его белое неведомо где, а сам он – вот! И уже не вамп, а тампир! И будет бродить, где его нямы сожрали! До скончанья века!..

Антон отстранил Гервасия Архиповича и сделал четыре шаг вперед. Страха не было – было какое-то дурное любопытство.

Миха-тампир сидел, глядя в пространство пустыми глазами. Сквозь него просвечивали кирпичи брандмауэра.

– Гервась, погоди… Значит, он тут уже шастал, когда Ларку из окна вытащили?

– Ох, Антошенька, мне почем знать?

– Значит, он видел, кто ее вытащил? И кто ее сейчас привел? И куда они подевались?!

– Да ну его, Антошенька, соколик мой… это же тампир… отходим, отходим…

– Пусти!

– Это же тампир!..

Антон стряхнул с плеча руку и быстро пошел к «запорожцу».

– Миха, Миха! – позвал он.

Одноклассник медленно повернул голову.

– Во-от, – сказал Миха тягучим голосом. – И встре-е-етились…

– Миха…

– Хорошо-о-о... что ты-ы-ы… пришел…

– Миха…

– Фле-е-ешка где-е-е?..

– Вот она, у меня, – Антон разжал кулак; близко подойти, впрочем, не рискнул.

– Отда-а-ай на-а-ашим…

– Отдам, отдам. Миха… я могу тебе чем-то помочь?..

– Тоха… Тоха…

В голосе тампира была совершенно запредельная тоска.

– Миха… – повторил Антон. – Что ж ты, Миха?..

– Ты-ы… меня не-е… бойся-а-а-а…

– Чего уж тут бояться… Плохо тебе?..

– Да-а-а… Я их все-е-ех ви-и-ижу…

Антон понял, о ком речь.

– Но ты же их не до смерти выпивал?

Миха только рукой махнул.

– Ну, видишь, и что?..

– Они… меня-а-а… пьют…

Антон поежился.

– Миха, слушай. Ты накуролесил, да… Но, может, если ты хоть какое доброе дело сделаешь – тебе зачтется? А? Ты послушай – может, ТАМ зачтется?

– Это не та-а-ак… ТА-А-АМ все уже-е-е… навсегда-а-а…

– Откуда ты знаешь? Ты проверял, что ли? Кто тебе сказал? Может, тебе для того и бродить здесь позволили, чтобы ты хоть что-то хорошее сделал! – закричал Антон.

Не то чтоб он был верующим – ни разу в жизни лба не перекрестил. И не то чтоб он был атеистом – в кабине, как многие шофера, возил на видном месте образок Николая-угодника. Но общение с призраком атеизму как-то не способствует. Рождению истинной веры, впрочем, тоже…

Появляются разве что основы, фундамент появляется, первые невнятные и бессловесные образы добра и зла, преступления и воздаяния, мрака и надежды. Появляется тревога за себя, бестолкового и много сомнительных дел натворившего. А дальше – по обстоятельствам.

Антону было не до себя – он беспокоился о Ларе. Даже сам не подозревал, какие у него запасы совести и насколько эта совесть может быть едкой и колючей.